Майкл Ондатже - Призрак Анил

За эти годы Палипана был безжалостно изгнан из научного сообщества. Все началось с публикации ряда исследований, посвященных наскальным надписям, которые произвели фурор среди историков и археологов. Палипана открыл и перевел тексты, объяснявшие политические течения и дворцовые перевороты на острове в шестом веке. Его труд приветствовали в иностранных и отечественных журналах, пока один из учеников Палипаны не высказал мнение, что никаких доказательств того, что эти тексты существуют, нет. Что они являются фикцией. Группе историков не удалось обнаружить надписей, о которых писал Палипана. Никто не мог отыскать ни слов умирающих воинов, которые тот цитировал и переводил, ни строк королевских манифестов, ни даже эротических стихов на пали, якобы написанных влюбленными вельможами и их наперсницами, имена которых никогда не упоминались в «Кулавамсе». [11] Хроники Шри-Ланки, охватывающие период с III в. до 1815 г.

Поначалу казалось, что стихи, опубликованные Палипаной, положили конец дебатам и спорам, которые велись историками; его безупречная репутация ученого, который всегда опирался на тщательно проведенное исследование, не позволяла усомниться в их существовании. Теперь же у многих возникло подозрение, что он построил свою карьеру только для того, чтобы проделать с миром этот фокус. Хотя, возможно, для самого Палипаны это был не просто фокус и вовсе не обман; возможно, для него это был не ложный шаг, а шаг в иную реальность, заключительная сцена длинного, безошибочного танца.

Однако никого этот странный акт не восхитил. В том числе его академических последователей. И даже его учеников, включая Сарата, которых он всегда осуждал за небрежность и неточность. Этот жест, «жест Палипаны», был расценен как предательство принципов, на которых он построил свою репутацию. Подлог мастера — это не просто злая выходка, это насмешка. Только самый невинный взгляд был способен увидеть в этом поступке автобиографический или, возможно, химический распад.

Надписи на крепости Сигирия расположены на выступе скалы, на четырехсотметровой высоте. Они старше более известных изображений небесных дев на «зеркальной стене» и высечены, вероятнее всего, в шестом веке. Выцветшие тускло-желтые письмена — загадочные утверждения, лишенные какого-либо контекста, — всегда притягивали историков своей таинственностью, сам Палипана посвятил пятнадцать беспокойных лет их изучению. Как историк и ученый, он подходил к любой проблеме с разных сторон. Слушать женщину из касты дхаби, стиравшую белье в недавно обнаруженном пруду на скале, или работать рядом с каменщиком ему нравилось больше, чем говорить с профессором из университета Перадении. Его подход к письменам опирался не столько на знание исторических текстов, сколько на практическое знание местных ремесел. Его глаза распознавали в неправильной линии на поверхности скалы гармонию изображенного плеча.

Палипана, изучавший языки и тексты до сорока лет, следующие тридцать посвятил полевым исследованиям — историческую версию он уже сформулировал. Приближаясь к раскопкам, Палипана уже знал, что там найдет: четкий узор отдельно стоящих колонн или знакомый символ высоко на стене пещеры. Странная самоуверенность для того, кто всегда был скромен в своих предположениях.

Он ощупывал каждую обнаруженную надпись. Прослеживал каждую букву в Каменной книге Полоннару — вы, в первой книге страны, на высеченном из камня прямоугольнике высотой более метра и длиной около десяти; он прижимался голыми руками и лицом к этому постаменту, вобравшему в себя дневной зной. Почти весь год тот был темным и теплым, и лишь в сезон муссонов буквы наполнялись водой, образуя маленькие гавани безупречной формы, как в Карфагене. Гигантская книга на жесткой траве Священного прямоугольника Полоннарувы, на котором высечены буквы, окаймленные фризом из уток. Утки для вечности, шептал он про себя, улыбаясь в полуденном зное, сводя воедино то, что обнаружил в древних текстах. Тайну. Подобные открытия были его величайшей радостью. Так, он нашел танцующего Ганешу, возможно первого вырезанного из камня Ганешу на острове, среди людей на фризе в Михинтале.

Он проводил параллели и связи между техникой каменщиков, которую он увидел в Матаре, и своим многолетним трудом по переводу текстов и на раскопках.

И начал принимать за правду вещи, о которых оставалось лишь гадать. И никоим образом не воспринимал это как подлог или фальсификацию.