Майкл Коннелли - Поэт, или Охота на призрака

Michael Connelly

THE POET

Copyright © 1996 by Michael Connelly

All rights reserved

© В. А. Гришечкин, перевод, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020

Издательство АЗБУКА®

Смерть – вот за чем я охочусь. Именно она помогает мне зарабатывать себе на жизнь и служит фундаментом, на котором зиждется моя профессиональная слава. К каждому такому случаю я подхожу с трепетом и тайной радостью, достойными владельца похоронного бюро, но, оказываясь в обществе тех, кого смерть лишила родных и близких, я умею быть торжественно печальным и исполненным видимого сочувствия. Лишь наедине с собой я обращаюсь со смертью хладнокровно, как опытный и умелый мастер, ибо мне известен секрет, – во всяком случае, я всегда считал, что знаю основополагающую истину: держи смерть на расстоянии вытянутой руки и не позволяй ей дышать тебе в лицо.

Но это «золотое правило» не смогло защитить меня самого. Когда однажды появились два детектива и рассказали, что случилось с Шоном, мое тело и душу как будто сковало льдом. Я ощущал себя словно рыба, которая тупо взирает на происходящее за стенами аквариума. Да и двигался я будто под водой – туда и обратно, туда и обратно, – глядя на мир сквозь толстое мутное стекло.

Сидя на заднем сиденье полицейской машины, я видел в зеркале свои глаза; когда мы проезжали под уличным фонарем, в них вспыхивал мертвенный синеватый свет, и я узнавал выражение нездешней отстраненности, какое и сам прежде не раз наблюдал у свежеиспеченных вдов, у которых мне доводилось брать интервью.

Из двух детективов я знал только одного – Гарольда Векслера. Мне приходилось встречаться с ним несколькими месяцами раньше, когда я заезжал в бар «Пуля», чтобы пообщаться со своим братом Шоном. Они с Векслером вместе работали в Управлении полиции Денвера, в отделе преступлений против личности. Помнится, брат называл своего товарища Вексом, а тот его – Маком; копы отчего-то испытывают пристрастие к прозвищам. Вероятно, в такой форме проявляется их профессиональная солидарность, которая, как мне кажется, сильно смахивает на первобытный союз мужчин одного племени. Правда, далеко не все прозвища оказываются столь безобидными. Помнится, в Колорадо-Спрингс я знавал одного полицейского, чья фамилия была Скригс; так сослуживцы быстро переделали ее в Скрягс, а некоторые называли его попросту Скрягой, однако парень не обижался. Впрочем, использовать подобные обращения могут лишь самые близкие друзья, так что какие уж тут обиды.

Своим телосложением Векслер напоминал небольшого крепенького бычка, достаточно сильного, но широкого в кости и оттого слегка тяжеловатого. Когда мы в прошлый раз сидели в баре, голос его звучал спокойно и размеренно, словно купаясь в табачном дыму и запахах спиртного, медленно сгущавшихся под потолком заведения. Продолговатое лицо с острыми чертами казалось мне излишне красным всякий раз, когда я бросал взгляд в его сторону. Еще я запомнил, что в тот вечер, когда мы познакомились, Векслер заказал себе виски «Джим Бим» со льдом. Я всегда интересуюсь тем, что пьют копы: напиток, стоящий на барной стойке, порой говорит о характере человека гораздо больше, чем ему хотелось бы. Например, если я вижу полицейского, который глушит почти чистое виски, мне всегда кажется, будто передо мной парень, который слишком часто сталкивается с такими вещами, с какими обычные люди могут не встретиться за целую жизнь. Что касается Шона, то он в тот раз предпочел некрепкое пиво; впрочем, мой брат был еще молод – как минимум лет на десять моложе Векслера, хотя и сумел подняться выше его по служебной лестнице. Возможно, по прошествии лет он, как и его напарник, стал бы пить свое лекарство неразбавленным и сильно охлажденным.

Об этом последнем вечере в «Пуле» я думал большую часть времени, что мы ехали по шоссе, ведущему из Денвера. Вряд ли теперь мне удастся разобраться, что к чему. Тогда, похоже, ничего важного не произошло; просто мы с братом встретились в баре для полицейских, чтобы пропустить пару стаканчиков. Насколько я помнил, это был последний раз, когда мы с ним так хорошо посидели. Потом Шон занялся делом Терезы Лофтон, между нами возникла размолвка, и теперь уже ничего не исправишь…

При мысли об этом я снова почувствовал себя в холодном и сыром аквариуме.