Дэвид Стерри - Цыпочка

Так, возвращаемся обратно к Мэрилин.

— Я люблю Мэрилин… Она была настоящей кинозвездой, — сказал я, пытаясь победить тишину.

На лице моей жемчужной клиентки застыла маска, изображающая нормального человека. Именно так. Маска, будто сделанная из гипса. И мне боязно было думать о том, что под ней. А еще я не знал, что мне делать. Может, попробовать начать заниматься сексом? Но я боялся, что, если я трону ее, она рассыплется на миллион осколков. И где, черт возьми, мои деньги? Это становилось просто невыносимым. Мне обязательно надо будет поговорить об этом дерьме с мистером Хартли, потому что я должен получать деньги, как только вхожу в дверь, а не ждать, волноваться и просить.

— И она такая… маленькая, — говорю я, отчаянно пытаясь продолжить общение.

Услышав слово «маленькая», моя жемчужная клиентка возвращается к жизни, будто робот, управляемый ключевыми фразами, которые активируют мышление.

— Да, они такие хрупкие, не правда ли? Мне нравится, что они такие маленькие. Сейчас я покажу тебе свои любимые фигурки, — заговорила она.

Я пока так и не узнал ее имя, не понял, какого дьявола ей от меня нужно, я все еще не получил свои ДЕНЬГИ ВПЕРЕД, но меня радовало уже то, что она перестала походить на умирающую.

Коллекционерша подняла фигурку с розовым личиком и темными волосами, одетую в платье времен Гражданской войны и слегка напоминающую героиню «Унесенных ветром».

— Это Скарлетт О’Хара. В нее просто невозможно не влюбиться, — она так восторженно смотрела на неживую куколку, будто это был ее трехсантиметровый любовник.

— На ней красивое платье. Кажется, оно было сшито из портьеры? — решил я поддержать разговор.

Мне казалось, что упоминание о наряде, сооруженном из занавесок, поможет нам продвинуться вперед.

— О да, — сказала она, — я обожаю сцену, где Мамушка шьет платье и все время ворчит. Ох уж эта Мамушка, вот это характер… А Скарлетт надевает платье, в котором, конечно, выглядит потрясающе, и идет навестить Ретта в тюрьме, и она притворяется, будто у нее все хорошо, но он видит ее насквозь. Ох этот Ретт, он такой остряк… и он ругает ее. Как это странно, что они не замечали, что всегда были безумно влюблены друг в друга.

Протараторив свой почти бессвязный монолог, она внезапно перешла совсем к другой теме и начала рассказывать о каких-то зловещих палачах, следящих за каждой башней церкви, а потом осторожно поставила маленькую Скарлетт на место между президентом Авраамом Линкольном и генералом Робертом Ли и поспешно увела меня из комнаты.

Мне показалось, что где-то я совершил ошибку, что-то сделал не так. Внезапно в моем мозгу четко прозвучало штормовое предупреждение. Я заметил, как напряглась ее спина, как сжались в тонкую ниточку губы. И я очень ясно представил себе, как она жалуется мистеру Хартли, который, в свою очередь, набирает номер Санни… Я знал, что будет дальше: меня просто вышвырнут на помойку.

Мне нужны мои деньги.

Мне нужны мои деньги.

Мне нужны мои деньги.

В общем, я стал чудо-мальчиком бейсболистом. Нашу команду часто фотографировали. Я всегда выделялся на этих снимках, среди всех этих лиц — полных надежды и мрачных, уверенных и растерянных, стеснительных и сияющих верой. Я всегда был в самом низу, где стоял на коленях, умиротворенно улыбаясь, будто маленький Будда, играющий в мяч.

Я играл в команде «Все звезды». Это была лучшая команда, поэтому и наши фотографии отличались от среднего уровня. «Все звезды» были уверенными, агрессивными и хитрыми игроками, в то время как члены других команд могли дать слабину: быть толстыми, или ощущать себя не в своей тарелке, или быть неуверенными в своих силах. Я был всегда уверен.

Быть членом команды «Все звезды» — прекрасная тренировка для будущей цыпочки: тот же самый адреналин, та же иллюзия, что внимание приравнивается к любви. Команда цыпочек Санни напоминала мне «Всех звезд». Вот только бейсболистов холят и лелеют, а игроков Санни арестовывают, привлекают и сажают в тюрьмы. А еще они погибают.

Моя жемчужная клиентка что-то шепотом бормотала, пока я шел за ней по коридору. Единственными словами, которые я смог разобрать, были: «стыдно», «безответственный», «пренебрежительный». Я был отчего-то уверен, что мне не надо отвечать. Вообще-то, мне казалось, что она даже не замечает, что говорит, делая это совершенно автоматически.

Неожиданно она остановилась, обернулась и в который раз попыталась улыбнуться. И снова неудачно. Она опустила глаза, пытаясь собраться с силами, затем посмотрела в мою сторону, но не на меня: