Жозеф Кессель - У стен Старого Танжера

Тут слушатели увидели, что уличный писец Мухаммед, самый проницательный из слушателей, сидя на скрещенных ногах, весь трясется от смеха и качается из стороны в сторону.

— Вот дьявол горбатый! Вот дьявол! Узнаю твои проделки! — воскликнул он.

И поскольку соседи, пока еще ничего не понимавшие, поинтересовались, чем вызван его смех, он ответил:

— Сейчас вы узнаете, что за этим последовало.

Все опять повернулись к Баширу, и тот продолжил:

— Начали всё англичане, потому что из всех они наиболее сочувственно относятся к несчастным животным.

В одно прекрасное время они перестали приглашать куда-либо госпожу Элен и, в свою очередь, не принимали приглашений от нее. Если же они встречали ее где-нибудь в общественном месте, то делали вид, что не замечают.

Находясь в полнейшем неведении, госпожа Элен жестоко страдала, но не решалась спросить, почему они вдруг так к ней переменились.

Я уже говорил вам, друзья мои, что англичане здесь — люди самые уважаемые, и остальные иностранцы стараются им подражать. Так вот, кошки продолжали лакомиться птицами из нашего сада, и тогда американцы последовали примеру англичан. Однако соотечественники госпожи Элен не столь скрытны, и в их обществе она не чувствовала такой неловкости. В конце концов, собравшись с духом, она даже потребовала от них объяснений. Но вразумительного ответа не получила. «Да вы и сами все знаете: птицы… кошки…» — только и сказали ей и тут же от нее отвернулись. С той поры я стал частенько замечать, как госпожа Элен сама себе тупо твердила: «Птицы… кошки… птицы…»

Слушатели, все до одного, безудержно хохотали — весело, заливисто и как-то по-детски. Мужчины держались за животы, у женщин выступили на глазах слезы. Сотня восхищенных голосов повторяла:

«Кошки… птицы…»

«Птицы… кошки…»

Башир, скромно наблюдавший за реакцией слушателей, дождался, пока веселье стихнет, и продолжил свой рассказ:

— Однажды днем автомобиль леди Синтии остановился против дома госпожи Элен. Бедняжка затрепетала от радости: наконец-то старая грозная королева сама пожаловала к ней. Теперь все будет в порядке, кошмарный сон кончился. Но леди Синтии в машине не оказалось, ее шофер-араб приехал за мной.

Он отвез меня в великолепное поместье на Горе, хорошо вам известное по первому рассказу, и я вновь увидал золоченые решетчатые ворота, чудесные цветы, восхитительные лужайки и здоровенных арабов-слуг. Вновь отыскал зверинец и вольеры, где обитали диковинные животные и птицы.

Меня привели в библиотеку. Там редкостная птица ара, огромная, белая, на удивление злая и коварная, шипела точь-в-точь как змея. В библиотеке я нашел леди Синтию в окружении женщин — их было человек десять. Картина напоминала заседание суда. Это были самые влиятельные особы в том обществе, состоящем из иностранцев, которое занимается защитой животных. Царило молчание; похоже, кого-то дожидались. Как потом оказалось, ждали господина Эванса, целителя больных животных.

Он появился спустя некоторое время, запыхавшийся, изможденный, с выражением досады на лице, поскольку его оторвали от работы. Это, конечно, между нами, друзья мои, но я подозреваю, что судьба пташек мало его волновала.

Леди Синтия принялась расспрашивать меня о преступлениях госпожи Элен. Дамы бурно негодовали. Учтите, что незадолго до этого состоялось открытие голубиного тира — событие, которое они пережили с трудом и все еще продолжали горевать. Я смиренно потупил взор и заявил, что сам никогда не видел, чтобы госпожа Элен убивала птиц, знаю только, что она нежно любит кошек…

«Мы тоже любим! Мы тоже любим!» — прокричали, вернее сказать, простонали дамы.

«Но это не причина, чтобы совершать убийства», — жестким голосом изрекла леди Синтия.

И, дав мне десять песет, она на своей машине отправила меня обратно.

И снова по толпе слушателей прокатилась волна безудержного смеха.

— Ты честно заработал эти деньги — своей безграничной хитростью! — воскликнул бездельник Абд ар-Рахман.

Все согласились с ним, и даже ростовщик Наххас заявил:

— Вообще-то это деньги немалые, но ты их заслужил.

И Башир продолжил свой рассказ:

— Вернувшись домой, я сказал госпоже Элен, которая дожидалась меня в тревоге, что леди Синтия позвала меня для того, чтобы я спел свои песни перед ее именитыми гостями.

«Да как же она посмела… Она увезла тебя из моего дома, даже не поставив меня в известность», — сказала госпожа Элен голосом, дрожащим от стыда и отчаяния.