Сергей Ведерников - Пятицарствие Авесты

Вслед за матерью Виктор по высокому крыльцу поднялся в сени и прошел в клеть, где они спали всей семьёй, приезжая каждый год в деревню в гости к матери. Эта клеть да старый хлев, превращенный теперь в дровяной сарай, и огород — вот и все, что осталось памятным ему с детства.

Старую избу, которую отец начал строить ещё до войны, да так и не достроил, уйдя на фронт и на долгое время оставив готовый сруб, сгнивший в его отсутствие, но всё же использованный им потом частично, так как в те тяжёлые годы выбор был невелик, пришлось снести за дряхлостью, а на её месте стараниями сестры была построена другая, почти новая, купленная ею в соседней заброшенной деревне и перевезённая сюда. Стены клети были собраны из половинок брёвен среднего размера; возраст их был таким, что Виктор и предполагать боялся, поскольку понимал, что пилили бревна вдоль и пополам вручную когда-то не от большой охоты, но от нужды; уж чем-чем, а отсутствием леса их местность не страдала. Пол и потолок клети собраны были также из грубых горбылей, обращённых ровной стороной внутрь помещения и прогибавшихся местами довольно заметно; так как сверху, на потолке клети, был сеновал, то в щели между горбылями постоянно сыпалась сенная труха от остатков того, что когда-то ещё заготовляли для овец и коровы, да от небольшого количества свежего сена. Его заготовлял иногда Виктор в стремлении сохранить настоящий аромат сеновала.

Теперь же с потолка, обшитого линолеумом, ничего не сыпалось, и в помещении было чисто, сухо и солнечно от двух окон, проделанных в юго-западной его стене, обращенной в огород и к речке. Здесь же, занимая четверть помещения, располагался деревянный топчан, устроенный в своё время самим Виктором, где спали они с женой и детьми, когда приезжали к матери. Этот топчан, устланный ватными и поролоновыми матрацами, был достаточно удобен, а развернутый над ним полог из тонкого старого холста ручной работы создавал внутри уютный мирок, недоступный комарам и мухам, и даже несколько согревал своих обитателей в иные холодные летние ночи.

Он переоделся в удобную повседневную одежду, какую носил, приезжая в деревню, достав её из старого материнского сундука, куда она, постиранная и поглаженная, была аккуратно уложена ещё после прошлого их приезда сюда. Отказавшись от обеда, он попил молока, повидался с соседями, жившими рядом, с теми из них, кто оказался дома, а затем в компании с племянниками отправился в магазин в соседнюю деревню, наслаждаясь встречей с родными местами, здороваясь со знакомыми односельчанами и незнакомыми встречными. Вернувшись из магазина, помог родным по уходу за огородом, а поздно вечером, отдыхая от домашних дел, сидел с ними за столом, изредка пригубляя «Рябину на коньяке» — напиток, который ещё немного позволяла себе выпить мать и умеренно пила сестра. Разговор шёл о колхозе, дела в котором были очень плохи, на что жаловались и соседи; спасала его лишь близость к городу да мясооткормочная специализация, сложившаяся ранее.

— Что, уже и не сеют ничего? — спрашивал удручённый Виктор.

— Как же не сеют? Сеют на зелёный корм скоту, на силос, на сено, на комбикорма.

— А на зерно?

— А кому это нужно? Вон, наш премьер сказал, что не имеет смысла вкладывать деньги в сельское хозяйство, а лучше открыть ещё несколько нефтяных скважин, — отвечала сестра.

— Пока добирался сюда, я видел, что всё запустело. Ну ладно — колхозы, но что, фермеров тоже нет?

— Какие фермеры? — изумилась Лида. — Бог с тобой!

Колхозы не могут выжить! — она сделала ударение на слове «колхозы». — Формально колхоз может выделить земельный пай, — продолжала она, — но что с ним делать? Чем землю обрабатывать? Лошадьми? Да и их-то нет.

— Земля в наших местах никогда не рожала много, — говорила мать. — И в хорошие-то годы редко где получали двенадцать центнеров с гектара, да и то с удобрениями. А старые годы, ещё до советской власти, люди кое-как перебивались в этих местах, лишь бы как-нибудь прокормить себя. Да и потом, при советской власти, когда ещё колхозов не было, уж и учились некоторые — не как-нибудь; меня тоже посылали на курсы бухгалтеров, а затем на повышение, но отец не пустил: в поле работать было некому. Мне до сих пор обидно. Видите ли, он борноволока не мог нанять!

— Это что — за бороной ходить?

— Ну да! Редко кому удавалось вырваться из деревни.

Правда, у мамы брат вот жил около Свердловска, тогда Екатеринбурга; как-то он смог уехать. Я ещё небольшой была, когда мама меня возила к нему в гости. Помню, он показывал ей блюдо с золотом. Мама потом говорила: «Хоть бы немного нам дал!» Недавно по радио говорили, что где-то в тех местах клад нашли. Может, его…