Сергей Ведерников - Пятицарствие Авесты

— Я всегда знала, что так случится. Мне ещё повезло, что это произошло не скоро.

Помолчав, она спросила:

— Кто она?

Виктор ответил.

— Я как чувствовала, что вы созданы друг для друга, и всегда опасалась, что вы встретитесь в поликлинике. Не убереглась… — она снова помолчала.

— Ну что же, не жалей меня! Я уеду к своей тётке в Балашиху, поближе к детям.

Сейчас они мне нужнее, чем ты. Тем более что тётка ждёт меня.

Она взяла его за руки, прижалась к груди.

— Спасибо тебе за всё: за детей, за те годы, что прожили вместе, за счастье, какое у нас всё-таки было! Помни, что я люблю тебя! Прощай!

Вера поцеловала его в щёку, он обнял её, поцеловал в лоб и вышел. Несмотря ни на что, на душе было тяжело, но, подъезжая к дому Светланы, он уже успел успокоиться, а войдя в квартиру, где она с заплаканными глазами встречала его, взял её на руки, и она прильнула к нему, благодарно положив голову ему на плечо.

Не успела кончиться их счастливая неделя, как в четверг к полудню ему позвонила Вера и с тревогой сказала, что принесли телеграмму — умерла его мать. Сколь бы часто он не думал о том, что такое должно случиться, но был ошарашен новостью и первое время не мог сообразить, что должен делать, пока расстроенная, но успокаивавшая его Светлана не позвонила в агентство Аэрофлота, намереваясь заказать билеты на самолёт.

— Я поеду с тобой, — заявила она.

— Не надо, прошу тебя, — отвечал Виктор. — Тебе на днях на работу, и тебя просто не поймут, если ты уедешь.

— Но тебе будет плохо без меня!

— Что поделаешь, мы все должны пройти через это.

— А Вера поедет?

— Нет! Я не хочу, чтобы она ехала. Да ей сейчас и не до этого.

Он съездил на работу, взял недельный отпуск с расчётом того, что кончился больничный, а затем купил билет на самолёт до Екатеринбурга, где нужно было делать пересадку на поезд, чтобы потом ещё ночь ехать на нём. Намереваясь собрать кое-что в дорогу, вернулся в квартиру Светланы.

Перед отъездом позвонил Колычев, сообщивший, что был звонок от того неизвестного доброжелателя, и передал кое-какую информацию о нападавших на Виктора людях. Раздосадованному Виктору ничего не оставалось, как сказать Евгению о смерти матери и своём отъезде.

— Единственное, о чём прошу вас: ничего не предпринимайте до моего возвращения.

— Кто звонил? — спросила Светлана, и в голосе её чувствовалась явная обеспокоенность.

— Друг старый, — отвечал он. — У нас есть дела.

— Какие? — прозвучало требовательно.

— Хорошие, — отвечал твёрдо Виктор. — Успокойся, ты должна мне верить.

Он обнял её, поцеловал и, подняв небольшую дорожную сумку, открыл дверь.

— Никогда не верила в Бога, но сейчас хочу сказать тебе: с Богом! Я люблю тебя, родной мой!

Он благодарно посмотрел на неё и вышел — такси дожидалось у подъезда.

Ему удалось добраться до родного дома часам к десяти следующего дня.

Встреченный Лидой, молча обнявшей его, он вошёл в избу, где в передней на узкой кровати, омытая и прибранная, маленькая и сухонькая, лежала мать, спокойно и умиротворённо.

— Мамка моя! — зарыдал Виктор, упав на колени около кровати и уронив голову на её край, словно боясь прикосновением разбудить уснувшую мать.

Прошло немало времени, пока он, потревоженный вошедшими людьми, вынужден был подняться на ноги, уже несколько успокоившись и выплакав скопившиеся слёзы.

Поздоровавшись с ними, он обнял старшую сестру, тихо сказавшую, как неизбежное:

— Ну вот, теперь наша очередь, — и Виктор вдруг почувствовал, как стало холоднее с уходом матери и как ближе стали остальные родные.

За заботами, связанными с приготовлением к похоронам, прошёл день, и вечером, почти ночью, после долгого сидения около постели покойной он заснул в той же комнате на раскладушке в двух метрах от ног матери. На другой день мать, уложенную в гроб, стоящий у стены на двух табуретках там, где до этого стояла её кровать, собрались провожать жители деревни, свободные от работы, среди которых кроме родни были в основном пожилые женщины и мужчины — пенсионеры. Виктор со своими сёстрами и братом стояли в головах гроба, и он, угнетаемый скорбным молчанием окружавших покойную, до боли сжимал скулы, с трудом сдерживая слёзы, боясь разреветься в голос от невыносимого напряжения. Ни его сёстры, ни брат не издали ни одного всхлипа, ни одного стона, и это было заметно остальным присутствующим, потому что некоторое время спустя из толпы подошла пожилая женщина и тихо сказала, чтобы они поплакали, не сдерживая себя, говоря, что так им будет легче. Гроб с телом матери вынесли из дома, поставили в кузов грузовика, а остальные провожавшие разместились в автобусе, с тем чтобы доехать до кладбища, расположенного рядом с районным центром, в десяти километрах. Погода была сухая и довольно тёплая для начала сентября, и пыльная неблизкая дорога утомила провожавших, но когда траурная процессия проезжала мимо кладбища к церкви, расположенной с ним рядом, одна из женщин, находившихся в автобусе, пожилая уже старая дева, неказистая и неприметная на вид, очевидно, такая же и в молодости, вряд ли видевшая в жизни мужскую ласку, вдруг встрепенулась и, бросившись к окну автобуса, запричитала, показывая на участок за кладбищенским забором рядом с входными воротами: «Вот они, все здесь лежат! Милые мои, милые!» — и Виктор подумал, насколько велика та сила, что связывает каждого человека с родными, близкими, любимыми в этой жизни, даже если они остаются всего лишь в его памяти, сила, связывающая человека со всеми окружающими его людьми.