Петр Катериничев - Странник (Любовь и доблесть)

...Дни были длинными, как вечность, и краткими, как мгновение. Казалось, каждый вмещал в себя столько эмоций, лиц и событий, что их когда-нибудь придется раскладывать по полочкам памяти, вынимая из подсознания одно за другим, словно яркие картинки... И каждая ночь – была соткана из полета и нежности, и казалось, что всего этого хватит на несколько жизней.

...И появлялось у Данилова странное чувство, похожее на ночное пробуждение от гротескного сна... Оно возникало вдруг, во время беззаботного веселия, то балаганно-праздничного, феерического, циркового, то ласково-умиротворенного – под баюкающий перелив океана в отцветающем свете убывающей луны... «Это со мной уже было», – ощущал он явственно, как воспоминание, но когда и где – не мог ни объяснить, ни даже представить.

И еще одно случалось порой... Данилову вдруг казалось, что все происходит не с ним, а если и с ним, то кончится это скоро, что судьба вдруг сослепу или по умыслу высыпала на зеленое сукно игрального стола золотые червонцы слишком щедро и вот-вот спохватится, и не останется ни от игры, ни от призрачного блеска ничего, кроме предрассветного серого сумрака и унылой копоти выгоревших бальных свечей...

...Дни были бесконечны. Олег и Элли успевали наплаваться вдоволь, погреться под солнцем, подремать в бунгало, пережидая полуденную жару, а с наступлением первой предвечерней прохлады уже были на материке и мчались куда-то, словно на бесконечном сафари, охотниками за приключениями... Они катались по бушу, бродили по Кидрасе и в центре и по окраинам, останавливаясь в маленьких Харчевнях, пили на открытых террасах легкое местное вино, смеялись, танцевали под ритмы неудержимых барабанов... Сначала Олег чувствовал себя настороженно, особенно замечая взгляды, бросаемые на них. Потом все объяснилось само собой: светловолосая девчонка была слишком экзотична для здешних мест, чтобы кто-то мог миновать ее взглядом, а вот бросаемые на него взоры... Данилов не сразу понял, что они означают, пока не ощутил того суеверного почтения, каким его окружали в любом местном магазинчике, таверне, на любом базарчике...

Приглашение на ночь Летней Луны и то, что произошло потом, с одним из людей Джамирро, видимо, имело значение для этих людей. Оружие никогда не защитило бы Данилова и его спутницу столь надежно, как то неведомое, что испокон было частью их земли, то, с чем Данилов сумел соприкоснуться и что взяло его под свою опеку и покровительство.

Иногда Олег и Элли заезжали в поселок, но он казался им совершенно чужим на этой земле, словно инопланетная станция землян в красном безмолвии марсианской пустыни. Внезапно к Олегу пришло и понимание состояния доктора Вернера: алмазы были частью этой земли, Вернер относился к ним как к живым существам, и душа его разрывалась между желанием оказаться в милой и теплой Германии и невозможностью расстаться с «магическими кристаллами».

Кажется, и столица, и страна словно замерли во времени и пространстве, здесь ничего не происходило; все та же вялотекущая война с повстанцами, длящаяся, Данилов мог бы поручиться, всегда: для определенных племен война и связанные с нею прибыли являются единственным приемлемым «способом производства», и их активность стимулирует многие отрасли хозяйства, пока какой-либо из стойких народов не получит власть и не обрушит на разбойников всю тяжесть своей отваги.

Но, при всей неторопливости, что-то неприметно вибрировало в напоенном ароматами недальнего океана и благоуханием цветов воздухе вечерней Кидрасы, но ни Олег, ни Элли этого не замечали, потому что не желали замечать.

Так прошел месяц до нового полнолуния. А они вели себя как дети, будто бы все окружающее было подаренной им к Рождеству игрушкой, но, в отличие от детей, они не стремились ни поломать ее, ни узнать ее устройство... Элли смотрела на мир с таким удивлением, словно видела его впервые, и Олегу нравилось видеть все ее глазами: мир казался прекрасным и бесконечным, как океан.

И еще – Данилову подумалось: наверное, когда пропадает удивление миром, пропадает не только любовь к нему, но и любовь вообще; если люди из всего многообразия жизни выбирают гордыню и самоутверждение властью и богатством, жизнь их начинает клониться на закат, и неумолимая сила несет таких вниз, сначала медленно, потом – скоро, словно по ледяной скользкой доске... Человек падает в бездну, наполненный горячечным восторгом, испытывая головокружение полета... Возможно, жалость по бесцельно и беспощадно прожитой жизни еще успевает полыхнуть горьким, багровым заревом последнего заката перед черной пропастью забвения... Возможно, и нет. Ведь по ощущениям полет от падения неотличим.