Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 2

Вопрос: «Быть или не быть Новой России?» — для Саввы Николаевича не стоял, она для него есть и будет всегда. Другое дело, какой? Вот тут начинается самое интересное. Сколько людей, столько и мнений. Политологи, обозреватели телевидения, газетчики в один голос вопят о демократической России. Нет и, дескать, никогда не будет Новой России без демократии. Постойте, постойте, господа, а не вы ли кричали точно такие же лозунги при отречении российского царя Николая II? Чем все закончилось — общеизвестно. Революция не может возникнуть на пустом месте. Нужна подоплека. И тогда в том российском обществе она была. Наверное, мне, художнику, словами трудно определить все ее параметры, об этом написаны горы научных трудов, философских воззрений. Но было такое, что трудно отрицать, оно лежит на поверхности — обанкротившиеся по всем статьям правительства царской России. А отсюда голод, холод, брожение во всех слоях общества. И главным катализатором назревавшейся бури выступила, как всегда, интеллигенция. На волне демократических преобразований она заложила такой динамит в сознание российского народа, что не взорваться он не мог. А динамит тот был очень большой мощности и состоял из требований свобод сразу и всем. Представьте себе первобытного человека, попавшего в наш космический век. Что он поймет и, главное, сделает! Ничего хорошего. Начнет разрушать то, что ему чуждо и непонятно, а главное, не нужно! То же самое случилось и с демократизацией закабаленного до уровня рабов крестьянства той царской России и едва народившегося пролетариата. Они, как первобытные люди, не понимали призывов демократов. Они ее боялись, и они от нее прятались, как черт от ладана. Сказал царь-батюшка — плохо или хорошо, но сказал! Народ ликует в городах и селах. Смотришь кинохронику тех лет и видишь толпы людей, бросающих шапки и котелки в воздух. Вот то-то и оно, котелки и шапки. Нет там ни крестьян, ни рабочих, и быть не могло. Они не могли себе представить, как жить без помазанника Божьего. Если уж его убрали, то Бог так разрешил. Но зачем тогда назначали? Не то, не то! Народ нутром своим чувствовал, что-то не так. Кто управу на дармоедов и чиновников на просторах матушки-Руси найдет? Кому пожаловаться? Некому! Какой-то там министр, высокий чиновник в губернии — пустое место. Не справиться ему с армией мздоимцев и охальников. Никак нельзя без строгой и, главное, централизованной власти в России, идущей от Бога. Нельзя и все! А сколько ни кричали демократы, а народ к их просьбам оставался глух. И Герцен в колокол звонил, и народники по избам ходили, и эсеры обещания давали осчастливить народ, а он им не верил. Только демагоги всех мастей увидели в них цивилизованную Европу и косяком потянулись в политические партии. А интеллигенция тут как тут подсуетилась — царя долой! Власть парламенту, землю крестьянину, свободу слову, всем и всем. Одна только мысль о свободе пьянила их и звала на подвиги. И они их совершали, расстреливали их семьи и детей, взрывали усадьбы и церкви, плавно переходя от одного вида террора к другому. Эта цепочка так и тянется до сих пор. Джинн выпущен из бутылки, и посадить его обратно не так-то просто. Но не мог русский мужик ни тогда, ни сейчас быть готовым к новым преобразованиям в стране. И если они их проводили, то через колено. Неважно, кто это делал, но никто не мог не делать этого. Иначе ничего не получилось бы. А если и полностью, то, как всегда, плохо. Максим Горький со своей «Песней о Буревестнике» прогремел на всю страну: пора, пора! Быть буре. И она грянула, да такая, что смела все на своем пути — и гордого певца о Буревестнике, и многих неистово кричавших о свободе. Вот тогда-то всю политическую верхушку российского общества в народе метко прозвали — мазурики. Ну как тут не вспомнить великого Гоголя. Прилепит народ прозвище, да так, что на всю жизнь. А иногда и человека нет, а прозвище продолжает жить в веках. Так и с мазуриками. Какая власть ни стоит в стране, что ни говорит народу, какие обещания ни дает, а народ знай свое: мазурики.

Впервые это прозвище Савва Николаевич услышал от отца еще в детстве. Он вспомнил, что отец при общении с мужиками полустанка назвал начальника лесопункта, толстого и вечно пьяного дядю Колю Руева, мазуриком. Савва тогда даже рассмеялся: необычное слово в устах отца, никогда не ругавшегося матом и вообще мало говорившего, работящего человека, звучало как что-то очень комическое. Обычно мазуриками называли в народе ненароком умерших чужих людей. Почему дядя Коля Руев мазурик, Савва не знал, не ведал, но слово запомнил. При любой возможности он стал наблюдать за Руевым, пытаясь по его поведению разгадать смысл слова. Отец же на вопрос сына: «Папа, кто такой мазурик?» — лишь усмехнулся: «Мал еще, вырастешь, сам узнаешь». И больше на эту тему с младшим сыном никогда не говорил.