Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 2

Тетушка еще долго уговаривала Савву, но тот был непреклонен: «Не пойду креститься, и все!».

Тетушка потом долго сердилась, но своего желания окрестить Савву не оставляла и решила действовать «по-современному». Как-то Савва заскочил занять у нее денег до стипендии, а она подает сто рублей: на, говорит, без отдачи, только сходим окрестимся, и никто не узнает. Савва выскочил от тетки как ошпаренный. Надо же, его, Савву, купить хотели.

От этих воспоминаний Савве Николаевичу стало полегче, он даже улыбнулся: «Надо же, а тетка провидицей была. Жаль, что так и не узнала, что я окрестился. Поздно, правда, когда пятьдесят годиков исполнилось и профессором стал».

Да, да… умнеем, когда многое позади остается. Молодость, например. А что молодость выжить, если бы все и сразу тихими стали, наверное, скучнее бы государства не было. Ходили бы как в воду опущенные, кланялись друг другу, говорили ласковые слова, не делали дурных поступков. В общем, не страна была, а идиллия. Вроде города Солнца… Жаль, конечно, что нереально это, но, может, и лучше, когда в жизни есть все: и подлость, и геройство, злость и любовь, и вера, и неверие. Иначе бы от тоски стали помирать. «Нда… что-то у меня сегодня в голове полный винегрет. К чему бы это?» — спросил себя Савва Николаевич. Сев за руль джипа, Савва Николаевич опять усмехнулся. Вот ведь она, цивилизация, налицо безбожниками создана. Включил навигатор и езжай куда надо, дорогу компьютер подсказывает, фантастика. А при вере в Бога Коперник никогда бы не открыл Земли вращение. Нет, баланс нужен везде: в природе, в человеческих взаимоотношениях. Любой перекос — и полетишь в тартарары…

Савва Николаевич полетел в командировку. В Гамбурге, где проходил очередной съезд пульмонологов, Савва Николаевич отвлекся на какое-то время от грустных мыслей. Выступления с лекциями, научные споры, походы на концерты, выставки изматывали так, что, приходя в номер гостиницы, он, едва раздевшись, падал плашмя в постель и засыпал. Пару раз звонил Володьке Хайшину, справлялся, как брат. Тот ничего нового не говорил. «Как всегда» — был его короткий ответ.

В аэропорту Пулково Савву Николаевича вместе с водителем неожиданно встретил сын.

— Что-то случилось? — спросил сына Савва Николаевич, заподозрив недоброе.

— Да, отец! Дядя Леня умер.

— Когда?

— Вчера.

Савва Николаевич молчал всю дорогу от аэропорта, не проронил ни слова.

Брата похоронили там же, где лежали отец с матерью и сестрой, — на старинном Симоновском кладбище, на его и их малой родине. Стояла мозглая поздняя осень; редкие белые мухи залетали, когда свежий холмик земли вырос рядом с могилками отца и матери.

— Леонид, брат, Лешка, теперь никто тебя больше не побеспокоит в этом мире. Разве что я, когда приеду тебя навестить в Троицын день. Слезы выкатились на лицо Саввы Николаевича. Он еще долго стоял около холмика и плакал. Пока сын не взял его под руку и не отвел в машину.

— Нам пора ехать, поминки еще впереди, отец, побереги силы.

Савва Николаевич старался держать себя в руках. По дороге он еще и еще раз перебирал последний разговор с братом и понял: тогда Леонид с ним попрощался, чувствовал, что последний раз видятся. Ругал себя, что уехал в эту командировку. Правда, успокоил Володька Хайшин, лечащий врач Леонида, сказав Савве по возвращении:

— Твой брат умер как мужчина. Сам. Никакой эвтаназии не было. Отказался от капельниц, еды… Лег, сказав мне спасибо, и все! Утром умер…

На поминках в просторном доме-даче, оставшемся от тетки, собралось много народа. Многих Савва Николаевич не видел с мальчишеских лет, поэтому не узнавал. Но Мишку Резунова и Юрку Андрюшина признал почти сразу. Хоть время их сильно изменило внешне, но тот же задиристый характер и привычки остались. Друзья детства обнялись.

— Вот встретились… наконец-то, — пробормотал Юрка. — Только в телевизоре тебя и видим, а на деле-то, получается, почти сорок семь лет, как не встречались… Сдали мы сильно; видишь, одни кости остались. — Юрка грустно постучал себя по худой груди. — А когда-то машину ЗИЛ, груженную дровами, с места сдвигал, — хрипло проговорил он.

— Не бреши… машину с дровами. Баб ты сдвигал за зады, это точно помню, — пошутил было Мишка, все такой же, как в годы их молодости.

Но его никто не поддержал.

— Как ты-то, Николаич? Поседел, смотрю, и ты. Это твой сын? — Мишка показал на Виталика. — Да, весь в мать, не в тебя, хотя что-то мартыновское есть. Он, когда сегодня с мужиками рассчитывался за копку могилы, характер показал. Один мужик наехал было по нахалке, мол, маловато будет, парнишка, а твой возьми да и спроси: