Он материализовался примерно футах в восьми над отгороженным пространством и сверкал, дразня своей недосягаемостью, точно хрустальное яйцо, пляшущее на невидимом гребне морской волны. Теперь такое кажется мне невозможным. Ну что, скажите, может быть особенного в тикающем часовом механизме? Но поговорите как-нибудь с ученым-химиком, специализирующимся на пигментах. И он скажет вам, что даже обычная краска может кого угодно привести в полный восторг, если художник с умом ее использует.
Джессон стоял совершенно неподвижно, завороженный этим волшебным зрелищем. На лице его отражались одновременно восторг и страх. Примерно через минуту он положил руку на бархатный канат. И мне показалось, что часы затикали еще громче и многозначительнее, словно вот-вот собирались привести в действие взрывной механизм.
— Может, нам лучше отойти? — сказал я. — Бог их знает, как там работают эти детекторы.
Но Джессон меня не слышал. Он был заворожен созерцанием предмета, которого так жаждал, которым хотел заполнить пустующую ячейку. Все остальное, похоже, значения для него не имело. Внезапно он приподнял одну ногу, потом — другую, перешагнул через канат и начал подпрыгивать, пытаясь ухватить часы. Но всякий раз, когда пальцы его, казалось, вот-вот схватят брегет, тот отодвигался на дюйм. Вскоре Джессон устал и опустил руки в прямом и переносном смысле. А «Королева», как бы приняв его капитуляцию, медленно проплыла над бархатными канатами и исчезла за брезентовым кузовом старого автомобиля.
— Так, ребятишки. Может, объясните, что это вы здесь делаете, а?
Перед нами, поставив одну ногу на бампер «форда», с пультом дистанционного управления в руке возник Штольц. На губах его играла самодовольная улыбка.
— Часы? Где часы? — взвыл Джессон.
Вместо ответа Штольц нажал на кнопку пульта. Откуда-то сверху спустился телевизор, экран его засветился голубоватым мерцанием, и на нем возникли сцены нашего проникновения в ангар. Остановив демонстрацию на эпизоде, где Джессон, подпрыгивая, пытается дотянуться до брегета, Штольц покачал головой и заметил:
— Сдается мне, вас вполне можно засудить за незаконное вторжение в частные владения.
— Мы никаких законов не нарушали. Ворота были открыты.
Штольц окинул Джессона скептическим взглядом.
— Это посреди ночи, да? Когда в здании нет ни одного сотрудника? Что ж, пусть полиция решает.
— Погодите минуту, — сказал Джессон. — Уверен, мы сможем решить эту проблему в частном порядке. Я был готов предложить вам…
— Извините, дружище, но ведь вы сами видели записку. Время пришло. — И с этими словами Штольц снова надавил на кнопку пульта дистанционного управления.
Сначала на экране возникла огромная гильотина, которую мы видели на входе в ангар. Затем появился другой план — камера опустилась, и на экране возникла «Королева». Она лежала на деревянной плахе прямо под лезвием гильотины.
— Прекратите! — крикнул Джессон.
Крупный план: увеличенные зубчатые колесики часов движутся по сапфировым палетам. Крошечный золотой молоточек поднимается и опускается, издавая мелодичный звон.
— Пожалуйста! — взмолился Джессон. — Неужели мы не можем договориться по-хорошему?
Фигура в черном плаще с капюшоном приблизилась к плахе и поправила часы — так, чтобы смертоносный удар пришелся прямо по ним. И тут мы заметили, как из-под плаща высунулась бледная рука с татуировкой на запястье.
Затем без всякого предупреждения, без барабанного боя и пения фанфар нож начал опускаться.
Эти три секунды показались нам вечностью. Штольц специально показывал все в замедленной съемке. И вот нож рухнул. Результаты, как и следовало ожидать, оказались плачевными.
Все это время я не сводил глаз с Джессона. Он зажмурился, а на лице возникла гримаса боли и беспомощности. Мне даже стало жаль его. Не слишком ли далеко мы зашли?
У Штольца же сомнений на этот счет не было.
— Вот это, старина, я называю современной технологией резки.
Разрушения, произведенные гильотиной, были по ужасу своему сравнимы разве что с полотнами Брейгеля и сценами из фильмов Бунюэля.
Штольц же перекручивал пленку обратно и продолжал демонстрацию фильма. Гильотина поднималась и опускалась, производя жестокие разрушения. И с каждым ее ударом Джессон, казалось, заново умирал.
Снова крупным планом фигура в капюшоне, крупным планом бледная рука с татуировкой. Вот она поправляет брегет на плахе. Вот крупным планом гильотина, вот она медленно опускается. И приходит конец «Марии Антуанетте».
Читать дальше