Татьяна Шипошина - Звёзды, души и облака

Шурочка тоже танцевала, давая себя обнимать и прижимать. Пожалуй, впервые она давала «так» себя обнимать. Как все.

Бутылки опустошили быстро. Пришлось бежать за «добавкой».

Маша стала собираться домой примерно через час, тогда, когда за «добавкой» побежали.

— Шура, я ухожу, — Маша потянула Шурочку за рукав.

Они вышли в прихожую.

— Маш, да чего ты! Ещё так рано! Оставайся! — разгорячённая Шурочка хватала Машку за руки и пыталась втянуть обратно, в комнату.

Но Маша уже натянула пальто и шапку.

— Нет, Шура. Мне пора. Я должна идти. Я не могу… Тут уже пьянь пошла, ты же видишь. Ты не разрешай им больше за водкой бегать…

— Да ты что, Машка! Весело так! Потанцуем!

— Нет, Шура! Это не танцы, а… Мальчишки-то… Так и лезут… — Машка сделала такое движение руками, как будто хотела закрыться от нападения.

— Да ладно, что ты! Это же они так… баловство одно…

— Вот я и не хочу баловства этого. И тебе… Не надо, а?

Да я же не в серьёз… — Шурочка начала отвечать, Да вдруг осеклась.

«Не в серьёз-то не в серьёз, — подумала про себя Шурочка, а ведь я всю вечеринку на себя примеряла, как это происходит, когда тебя лапают. Привыкала. Вот тебе и не в серьёз!»

— Икона у тебя хорошая, — продолжала Маша. — Это Федоровская Божья Матерь, чудотворная. Помогает в родах, и вообще, во всех начинаниях благих.

— Это не моя, это тут, в квартире была… И вообще, я ещё рожать не собираюсь!

— Всё равно хорошо, — сказала Маша, перекрестилась, потом перекрестила Шурочку и ушла.

Что-то шевельнулось в душе у Шурочки. Сердцем чувствовала она, что права Машка, права. Ведь не зря она была воспитана так, чтобы делать всё правильно!

Пьяная, курящая и орущая компания одногруппников, говоря честно, была не совсем по душе и ей, Шурочке. От табачной вони кружилась голова, и просто мутило. И парни обжимали плотно, неприлично. И ничего хорошего не было в этих прижиманиях. И матерная ругань была Шурочке противна.

Но… Ей надо было быть, как все.

Да, Шурочке надо было быть, «как все», но поначалу ей было трудновато.

«Однако, поначалу трудновато, — подумала Шурочка — Машка ушла, но я же не могу уйти… Это же моя квартира… Нет, ерунда! Я же всё решила. Нельзя отступать!»

И Шурочка заглушила всё то, что Машка расшевелила в её сердце, повернулась и вошла в комнату. Кое-кто танцевал, а человека четыре просто валялись на старой кровати, курили и сбрасывали пепел на пол. Шурочка вплелась в круг танцующих. Мужские руки обняли её за талию. Музыка гремела.

После танца девчонки позвали Шурочку на кухню. — Шурка, иди к нам! Иди, покурим!

Курили в группе трое девчонок. Стриженная очень коротко, худая, «поджарая» Настя Петровская, была в этой маленькой группке заводилой.

— Да я же не курю! — Шурочка открыла на кухне форточку. От табачного дыма щипало глаза.

— Ну, и зря! — сказала Настя, картинно затягиваясь длинной чёрной сигаретой. — В курящей женщине есть шарм. И независимость.

— Это точно, — поддакнула пухленькая и румяная Верочка. — И фигуру сохранишь!

— Ладно, ладно! — Шурочка засмеялась на Верочкино «про фигуру». — Я попозже, попозже!

И Шурочка выбежала из кухни.

Веселье продолжалось.

Расходились близко к полуночи. Может, и ещё бы сидели, да родители стали звонить по мобильникам. То одному, то другому.

— Всё, Шурка, ты как хочешь, а я в следующую пятницу к тебе снова прихожу! — сказал Славка. Он был пьянее остальных, и смешно качался в маленьком Шурочкином коридорчике, пытаясь натянуть ботинки.

— Все, все приходим! — поддержал Славку Вадик Селиверстов, толстоватый «маменькин сынок».

Ух, как хотелось Вадику хоть немного свободы! Как он завидовал Шурочкиной отдельной квартире! Но и пил Вадик из всей компании — меньше всех. Боялся, что дома попадёт.

— Все собираемся! — верещали и девчонки. — Клуб! Клуб будет у тебя, Шурочка! Клуб — «По пятницам!»

— Клуб — «Зелёная пятница»! — с важным видом протянул Арсений, или, по-просту, Аре. Аре был личностью поэтической, эстетической, политической, гомерической и ещё Бог знает какой, но явно не простой, а с закидонами. И внешность у Арсика была соответствующей — он был высок, худ и бледен. Ходил зимой без шапки, закутав горло длинным зелёным шарфом.

Если Славка пыжился, чтобы быть лидером, то Арсик был им, видимо, по рождению. И поэтому он ни прикладывал никакого труда к тому, чтобы завоевать всеобщее внимание. Он просто произносил фразу, иногда и тихонько. Но, почему-то, слышна она становилась всем, и сразу.