Татьяна Шипошина - Звёзды, души и облака

Обрывалась надежда — вновь обрести потерянную любовь…

Шурочка представляла себе обледеневшую дорогу, последний скрип тормозов, последний удар, боль, крик погибающих людей…

И ей казалось, что там, на месте той, почти незнакомой ей девушки, должна была быть она. Она, Шурочка.

«Вот, тогда бы я точно никому не мешала — думала Шурочка. — Тогда бы мама опомнилась, да начала бы плакать по мне… Тогда бы пожалела она, что меня не любила!»

Но это были глупые, детские мысли. И толку от них — никакого не было.

Потому, что человек предполагает, а Бог располагает.

Так, ни жданно, ни гаданно, оказалась Шурочка, в середине первого курса, одна в однокомнатной квартире. Одна, совсем одна!

То, о чём её однокурсники, в массе своей, не смели и мечтать, — Шурочка получила просто так, волею судьбы, не прикладывая к этому никаких усилий.

Начала Шурочка потихоньку обживаться, устраиваться в своём новом жилище. Мебель в квартирке была. Старая деревянная мебель, облупившаяся от времени. Шкаф с мутноватым зеркалом и скрипучими дверцами, буфет со старой посудой и даже комод с пустыми ящиками, застеленными по дну старыми газетами. Числа на этих газетах были примерно тех лет, когда Шурочка родилась.

В нижнем ящике старого комода Шурочка нашла такую же старую, а, может, и ещё более древнюю икону, в простой деревянной рамке, под стеклом. Строго говоря, это была даже не икона, а пожелтевшая печатная репродукция иконы, изображающая Богоматерь с младенцем.

Шурочка стёрла с иконы пыль и поставила икону на комод. А старые газеты собрала и сложила их в нижний ящик комода.

Кровать была такая же старая, как и всё остальное. Большая, двуспальная кровать, застеленная скромным гобеленовым покрывалом. Круглый стол, покрытый зеленоватой клеенкой в клеточку. Вот, собственно, и всё нехитрое убранство.

Телевизор ещё был, телевизор, который стоял пока на полу. Телевизор Шурочка привезла с собой. Мать отдала ей второй домашний, с небольшим экраном. Пока Шурочка не купит свой.

И на кухне почти ничего не было. Только старый кухонный шкаф, маленький столик, маленький, обшарпанный холодильник, да газовая плита.

Как зачарованная, передвигалась Шурочка по чужому жилищу. Ей казалось, что смотрят на неё из углов все те, кто жил здесь раньше, до того, как она, Шурочка, вошла сюда, под эту крышу.

Кто открывал вас, дверцы старого шкафа? Кто спал на этой кровати? Кто крестился перед иконой?

Может быть, квартирка эта ждала законную наследницу, дочь отчима? А пришла сюда она, Шурочка, не жданная, не званная… Как всегда…

— Не гони меня, — сказала Шурочка вслух, обращаясь к старой иконе, смотрящей на неё с комода. — Я не хотела, чтобы она погибла.

Икона не ответила, но Шурочке показалось, что Богоматерь посмотрела на неё благосклонно. Ну, не то, чтобы совсем благосклонно, а как бы говоря:

— Ну что мне с тобой делать? Живи. Человек предполагает, а Бог располагает. Только не делай глупостей, раз уж в живых осталась ты, а не она!

— Ладно, я постараюсь, — ответила иконе Шурочка, и ей стало немного спокойнее на душе.

«Ладно, надо жить. Сейчас я всё вымою, вычищу. Куплю новые шторы, да привезу кой-чего из дома. И буду жить, да радоваться. Вон, наши все, в институте, мечтают одни пожить! Девчонки вообще мне завидуют! Кого хочешь, и когда хочешь, можно приглашать. Хочешь — девчонок, а хочешь — парней! Да! Парней можно приглашать!»

И Шурочка представила себе… как может быть здорово… и, может быть, она позовёт сюда того, кого полюбит…

Не было ещё любимого у Шурочки. Не было ни любимого, ни просто «бой френда», дружка — как это теперь называется.

В школе-то Шурочка всем советы давала. Всем говорила, что считает эти «любви» ниже своего достоинства. Может, окружающие этому и верили.

Но в глубине души Шурочка точно знала, что мешает ей пуститься, сломя голову, в любовные приключения.

Больно было Шурочке это сознавать, да ничего не поделаешь. Из песни слова не выкинешь, как говорят. А мешал ей эдакий трудно перевариваемый коктейль: из морали, трусости и нелюбви.

Да-да, именно так.

Из хорошего, «правильного» воспитания, из страха сделать что-нибудь не так, как надо, чтобы не дай Бог, не разозлить мать. И из нелюбви, вечной, мучительной нелюбви… Печальная картина.

Так вот и не «была» Шурочка ни с кем до сих пор.

— Печальная картина, — сказала Шурочка вслух и снова посмотрела в сторону иконы.

Икона ничего не ответила.