Элиа Казан - Сделка

Другими словами, а при чем тут, собственно, эти мысли? Я допил вино. Одной своей половиной я ненавидел ее, другой — был без ума от нее. Такого со мной еще не бывало. И так сильно я еще никого не презирал. И ни из-за кого не бывал так взбешен. Еще одна порция презрения, и я не выдержу. Я взял трубку.

Голос Гвен звучал ангельским переливом. О Боже!

Она попросила прощенья. Я подумал, что она пьяна, и ничего не ответил, наказывая ее.

— Эдди, Эдди… — позвала она. — Ты меня слышишь?

— Да, — сказал я.

— Кроме тебя, у меня никого нет.

Вот это новость!

— Неужели?

— Никто, кроме тебя, не может вынести мой характер, папочка, — протянула она жалобно. — Я поняла, о чем с тобой нельзя говорить и где предел.

Я опять промолчал.

— Я подумала, а что, если я поделю себя пополам и буду тебе просто помощницей, буду печатать все, что ты скажешь, выполнять, что прикажешь. Никаких споров, собственных мнений и критики. Будто я работаю у тебя. И это будет наше с тобой время. Как ты думаешь, если так сделать, то, может, получится, Эдди?

Я молчал.

— Эдди, ты еще не повесил трубку? У меня есть только ты, Эдди.

— Сомневаюсь.

— Забудь ерунду, что я наговорила. Ты сейчас дома и не можешь ничего сказать. И я вешаю трубку. Так я жду тебя. Скажем, завтра, Эдди?

— Хорошо, — сказал я и повесил трубку.

Такого тона у нее еще не бывало. Я и не знал, что в ней это сидит.

Когда я вошел в комнату, Флоренс взглянула на меня: «Офис мог бы и не беспокоить тебя по ночам!»

Говорят, что жизнь человека неделима. Но договор, предложенный Гвен, какое-то время работал.

Затем Флоренс начала замечать что-то неладное.

Однажды мы ждали супругов Солофф на бридж. Заканчивали ужинать, игла проигрывателя царапала последние миллиметры второй стороны пластинки, которую мы ставили во время трапезы. Флоренс начала покашливать, прочищая горло, хотела что-то сообщить. Я не торопил ее. Днем я был на пляже с Гвен, и сейчас хотел соснуть десяток минут до игры. Игрок из меня никудышный — я страшно невнимателен. Флоренс же чертовски хорошо играет. Поэтому я играю редко. И поэтому на моем фоне она блистает.

Но этим вечером перед Солоффами ей надо было что-то сказать мне; за бокалом «Драмби» она решилась и открыла рот.

— Дорогой, — сказала она, — ты говоришь сам с собой.

— Я всегда говорю сам с собой.

— Все мы не без греха. Но у тебя это превысило норму.

— Ах, Флоренс, ну зачем усложнять? — Я почувствовал облегчение. И это все, что она хотела сказать?

— Ты постоянно шевелишь губами.

Последние дни я яростно спорил сам с собой, но не подозревал, что мой внутренний спор заметен со стороны.

— Эллен тоже заметила, — добавила она. — В офисе все в порядке?

— Как обычно.

— С тобой что-то происходит. Определенно. Доктор Массей ни о чем тебе не говорил?

— А о чем он должен сказать? — Доктор Массей был наш семейный зубной врач.

— Сегодня я ходила к нему на осмотр, и он рассказал мне, что ты скрипишь зубами и что делаешь это уже долгое время. Разве он ничего?..

— Может, и говорил. Да, да, припоминаю…

— По его словам, сейчас это в порядке вещей. Возраст неуверенности и тому подобное. Но я думала, что уж в нашей-то жизни никаких трений…

— Никаких, никаких! — заверил я ее торопливо.

— Эванс! — произнесла она своим предназначенным для серьезного разговора, изменившимся голосом. — Ты не дал мне договорить.

— Я знаю, что ты хочешь сказать.

Ее менторский тон всегда действовал мне на нервы.

— Меня раздражает твой самоуверенный тон, — сказала она, став очень терпеливой.

— Солоффы уже подъезжают, наверное, — сказал я.

— Эванс, сейчас 8.20, а они не приедут раньше 8.30, у нас еще есть время. Не увиливай!

Господи, еще десять минут, подумал я.

— Флоренс, а что, если?..

— Ты постоянно прерываешь меня на середине предложения, — сказала она, прерывая меня на середине предложения. — Я ничего не имею против, когда ты шепчешься в одиночку, но при гостях, особенно при Солоффах, которые все замечают и говорят об этом на каждом углу…

— Какого черта мы их пригласили, если они такие сплетники?

— Они отлично играют в бридж, а ты делаешь это снова.

— Что снова?

— Прерываешь меня. И так каждую ночь.

— То есть, когда я сплю, я прерываю?..

— Скрипишь зубами и болтаешь сам с собой. Доктор Лейбман говорит, что в твоем «я» идет нечто вроде гражданской войны. Вчера во сне ты повторял: «Я ненавижу ее!» Эванс, ты ведь имел в виду не меня?