Элиа Казан - Сделка

И тут я решил — баста!

— Пойдем, Гвен! — сказал я.

Но он заревел:

— Не-е-ет! Вы останетесь на ночь! Мы еще даже не начали!

Я был сыт по горло.

— Гвен, пошли! — Я взял ее сумку.

Кое-как мы выбрались. Руки чесались начать статью, я предвкушал, как мы с Гвен вдоволь попляшем на его трупе.

Но ей он понравился. Нет, не сексуально, хотя очевиден факт, что женщины не могут испытывать чисто сексуальное влечение, они все смешивают — и постель, и ум, и такт, и остальное — в одно рагу. Я не понял, какие компоненты Колье она оценила. Неужто штурм мужлана подействовал на ее тонкую натуру?

Гвен спросила, что мне в нем не понравилось.

— Все! — ответил я. — Это предубежденный фанатик, реакционный политик, социально и философски — надменный суперсамец. Это чертово размножающееся зверье и фаллическая символика по всей ферме — все эти кнуты, пистолеты, гоночные машины — вся дутая атмосфера джентльмена из захолустья! И Киплинг! Вот где его суть — Ее Величества Убойных Дел Мастер!

Я рычал на нее, исходя слюной, а Гвен холодно, с интересом разглядывала меня.

— Да, да. Я поняла, что ты хочешь сказать. Наверно, ты прав. Но мне он понравился.

Я сказал, что он всего-навсего самец, породистый, но самец. Ее ответ был: да, в нем есть сила — и это привлекает. Я чуть не взорвался! Ведь Колье — вонючий баран, неужели ты не почуяла запах? К этому времени мы уже завернули в «Алгонкин» — я так устал, что в гневе взял ее, и когда мы откинулись друг от друга, она произнесла:

— Спасибо тебе, Чет Колье!

Вроде и шутка, но я не нашел в ней юмора.

В Калифорнию мы улетели на следующий день.

Гвен раздражала меня без видимой причины. Я почему-то поставил в себе под сомнение то, что никогда ранее не ставил, — свою оценку, свое мнение, свой вкус, свое положение среди людей.

Если я говорил, что Колье — сплошной предрассудок (статья готовилась к перенесению на бумагу), Гвен возражала — это я полон предрассудков, статья написана уже до того, как я взял перо в руки, я не удосужился узнать человека, а пошел брать интервью с готовым суждением о нем, я уже был предрасположен писать о нем решенное заранее. Я выходил из себя от ярости.

В общем, однажды я принялся за Колье со стороны его сексуальной саморекламы: выдвижение святого органа на первый план, поднятие macho и почесывание, cohone (мы только что сами проделывали с Гвен такие операции у нее на квартире и собирались заняться этим снова), как Гвен хихикнула, и работа над Четом-самцом дала трещину.

— Почему ты смеешься? — спросил я.

— Да ты похож на него в этом, вы как две капли воды.

— Ни черта я не похож.

Она тут же напомнила мне мои собственные слова, такие незаметные в пылу страсти, в постели. Я возмутился: разве так уж неестественно во время акта любви спрашивать свою подругу о чем-то, на что она ответит комплиментом в пользу твоих мужских качеств, неужели это милое и такое обыкновенное мужское щебетание необходимо высмеивать? Кстати, заметила она, иногда ты доходишь до чистого хвастовства.

Кровь бросилась мне в лицо, и я зарычал:

— Это когда я хвастался?

— Ну что ж! — ответила она. — К примеру, ты всегда спрашиваешь: «Ты снова кончила, дорогая?» Это что — не похвальба? Разве ты не привлекаешь мое внимание к тому, как ты хорош в постели? Даже обращаешься ко мне так сладко, как к ребеночку: «Ты снова кончила, моя хорошая?» — Она пропищала моим голосом.

Этого я стерпеть не мог и не спал с ней, со стервой, целую неделю. Мужчине нельзя говорить подобное! Чувство мужчины — хрупкая вещь, его нельзя унижать, его надо охранять от падений. Уж для Гвен это было совершенно ясно, думал я, значит, делала она это с какой-то целью. Да, да, неспроста.

Как-то я прочитал ей отрывок из уже написанного. Она откровенно зевала, потом встала, чтобы открыть окно, потом пошла за ножом для апельсинов в кухню. Я замолк. И когда начал ругаться на нее, то выяснил, что Чет Колье не интересует ее, ее интересую я. А что же, черт возьми, спросил я, со мной не так? Вся твоя жизнь, ответила Гвен. А что же, черт возьми, спросил я, не так с моей жизнью?

Она ответила, что я должен хоть раз поступить так, как говорю.

— …Например, засунь свои деньги себе в задницу. Мне порядком надоело выслушивать твои гневные разоблачающие сентенции о среднем классе. Я даже не имею понятия об этом буржуа, о котором ты постоянно треплешься. И тянется это из твоей молодости — из былой левизны. Прямо похмелье. Скажи мне, кто же еще средний класс, как не ты сам? С твоей страховкой, коктейлями в семь вечера, обедом в семь тридцать, с твоей женой, ярой защитницей гражданских прав, с твоими друзьями, по облику, одежде и прическам сплошь деловыми людьми, сплошь в деловых костюмах и с деловыми физиономиями, со всем твоим образом жизни — о-о, я забыла про твой газон, как же так! — с самим тобой, развлекающимся на стороне и жалующимся на средний класс!!! Ты что-то говорил о коммунистах на «кадиллаках» — так вот ты и есть коммунист на «кадиллаке»! Если бы ты заткнул свой фонтан тряпочкой и наслаждался жизнью, я бы молчала. Ты — часть всеобщего обмана, зачем строить из себя святошу? Сидишь тут и дважды в месяц тянешь к себе чек, большой чек из индустрии, чья единственная функция заставлять людей покупать ненужные им вещи. И ты делаешь это сознательно. Занимаешься враньем и думаешь, что если подписался на пару прогрессивных журналов типа «Нэйшн», то все шито-крыто? Ты все время кривляешься — а сам по сути и являешься обыкновенным буржуа, которого так презираешь! Ну скажи мне, зачем корчить из себя святошу? Будь циником и наслаждайся, так честнее и передо мной, и перед собой! Вот тебе мой совет.