— Верно! — сказал я. — Никакого внимания на этого мерзавца. И я уже надрался. О’кей, не хочу быть третьим лишним. Может, мне прогуляться? Как ваше мнение?
— Действительно, — сказала Гвен. — Вечер прекрасен.
Я одобрительно улыбнулся ей.
— Знаешь, — сказал я, — Кейту так недостает дружеского совета.
— Да. Твоего. Ступай на улицу.
Наверное, большинство людей сказали бы в такой ситуации, что эта сучка совершенно обнаглела и тащит другого в постель в присутствии своего парня! Но я восхищался ею! Как еще заставить меня вернуться?
Они сидели рядом, птенчики, и мило щебетали приглушенными голосами. Но я кожей ощутил ее талант к разрушению. Это слово — «разрушение», такое точное слово, такое необходимое иногда слово! Ведь не кто иной, как я сам, заявил доктору Ллойду, что надо все сжечь дотла, а потом начать с основ.
— Сожги все, Гвен, сожги все дотла, малышка!
— Кажется, ты хотел прогуляться?
— Да, — сказал я, встал и перекрестил бутылку с зеленым змием. — Но сначала я пропущу еще одну рюмочку. Сегодня у меня праздник.
— Это какой же?
— Да всего понамешано. Самого разного.
— Ты пьян, Эдди.
— Точно. И тем счастлив.
— Поделись поводом.
— Она обижена на меня, Кейт, — сказал я доверительно, — потому что я больше не сплю с ней.
— Заткнись, Эдди.
— Тебе, Кейт, налить?
— Нет, спасибо.
— Тебе не довелось бывать в Токио, в 45-м?
— Нет.
— Эдди! — крикнула Гвен.
— Ну что, малышка? Что? Рви по живому!
— Ты пьян, Эдди.
— Факт. Видишь ли, Кейт, приходит время для полного разрушения. Но затем надо начинать с голой земли. Как в Токио. Сам видел. Они, кстати, все отстроили. А тебе это под силу? Я хочу сказать, что…
Я замолк и задумался. Конечно, я уже вдрызг пьян, но это еще ничего не значит.
— Ты не сказал мне дружище, был ли ты в Токио в конце войны? Я был. И в Хиросиме был. Мы совершили там гениальную штуку. Но то, что мы сотворили на том же месте, является проверкой. То же самое? Весь фокус в другом — чтобы создать что-то лучшее! Ты понял, что я хотел сказать?
— Да, — солгал Кейт.
— Скажи мне, что ты понял?
Наступила многозначительная тишина. И тут мы заметили, что миссис Робинсон, лежащая напротив, похрапывает.
Гвен накрыла ее одеялом. Затем выключила лампу прямо над головой жены Кейта, светившую ей в лицо. Теперь комната освещалась только светом из прихожей.
— О! — воскликнул я. — Свет для любовников!
Гвен пересела к Кейту. Она собралась с силами и взглянула на меня. А я — на нее. И улыбнулся ей ласково, потому что она чувствовала, что Кейт еще не созрел для нее. Ей придется применить все, подумал я, чтобы достать его. И она достала, положив свою руку ему на колено.
— Итак, Кейт, что ты будешь делать? — спросил я. Он посмотрел на меня. Он только что пересек черту «Боже, как бы хорошо поваляться с этой девчонкой из бара прямо здесь, на софе!» и вплотную подошел к еще более опасной «Боже, и как я раньше ее не замечал, она же создана для меня!».
— По-моему, тебе лучше отвести миссис Робинсон домой, Кейт.
Для него настало время взять свой шанс. Если силенок хватит. Они взглянули на меня, потом друг на друга.
— А почему бы тебе, — ответил он, — не проделать эту операцию? Нам с Гвен надо еще многое обсудить, а мы только начали.
— Никаких «почему»! — ответил я. — Тащи сам. Должен признаться, я им восхитился! Он оказался гораздо крепче, чем я предполагал.
— Давай, давай, Кейт, бери жену и тащи ее!
Они задумались.
Я, прихлебывая, не мешал им думать.
— Ну что ж! — сказала Гвен. — Бери ее, Кейт.
Она встала и сняла со спящей одеяло. Я наблюдал за ними далеким, но проникающим взглядом абсолютно пьяного человека. Я видел все грани, все нюансы и все тонкости. У Гвен возникла новая проблема, неожиданная и неприятная, — ноша и тяжесть в лице миссис Робинсон. Кейт вообще видел свою жену в гробу! Я увидел и гроб, и его у изголовья.
— Зачем ты так напоил ее, Кейт? — сказал я. — Жаль, что она не труп, а-а?
Я налил себе еще, и это оказалось последней каплей. Весь остаток вечера прошел в тумане. Помню, я вышел на кухню за льдом, а придя обратно, оказался не в комнате, а во дворе, а там Кейт с Гвен втискивали бедную алкоголичку в машину. Твердо надеюсь, что я следовал за ними в дядином «пикапе». Хотя трудно представить, как я мог проехать такое расстояние, потому что мои глаза буквально сошлись к переносице. Затем, помню, я был у Робинсонов в спальне, они раздевали хозяйку, а я заметил, что ее тело дряблое и белое. Гвен прикрыла ее из жалости халатом; по-моему, сразу после этого я взял Гвен за руку и сказал что-то о возвращении. Помню, она ответила: «Я поставила на тебе крест, Эдди, три недели назад!» А я бормотал в ответ: «Три недели? Что такое три недели?» Затем я поволок Гвен вниз по ступенькам, повторяя, что люблю ее, крошку, и что пора домой. Но и это ее не убедило, она тоже много выпила, потому что ее слова были так же бессвязны, как и мои, но отчетливо помню одну фразу: «Ты хочешь убить меня, Эдди, но я не позволю!»
Читать дальше