Элиа Казан - Сделка

Я думал о Гвен, смотрел на птенца напротив, возбуждался и вскоре полностью отключился от Беннета. Птаха зазывно вскинула глаза на юного сценариста, — я вспомнил такие же взгляды Гвен, — ничего не говоря, а лишь моля глазами, парень услышал зов, встал и потребовал счет. И я тоже встал. Сказал «извините» всему оголенному «Дерби» и пошел.

Позже Флоренс поведала мне, что в тот миг она впервые почувствовала опасность. Я был не я.

Мое состояние передалось ногам. Еле доковыляв, как-то неожиданно ослабевший, до телефона, я набрал ее номер. Рубикон перейден, понял я, услышав долгие гудки на том конце провода.

Теперь о «двойном».

У меня было две работы. В «Вильямсе и Мак-Элрое» я зарабатывал на жизнь, другая работа — была для меня смыслом жизни.

Суть ее составляли статьи, которые я называл для себя «каждому по заслугам». Некоторые из них, даже учитывая, что написал я их давно, и поныне разяще убийственны. Думаю, после рекламной патоки для моих истинных чувств должен был быть выход.

В колледже воплощением справедливости для меня являлся Линкольн Стеффенс. Повзрослев, я пошел по его стопам и искал, находил и разоблачал, тем самым помогая уничтожать, всевозможных негодяев, опасных для общества и морали. Статьи публиковали разные журналы — «Харперз», «Атлантик», а один раз даже «Партизан Ревью». Деньги, и немалые, которые я получал за работу головой и пером, были для меня огромным подспорьем и являлись еще одной причиной, по которой я занимался письменным творчеством. Деньги — проблема вечная, порой влезаешь в долги (в Калифорнии цены высоки, как нигде) — я был вынужден занимать у самого себя, то есть у тех, кто давал мне вторую жизнь. Они были честными партнерами и, помимо перевода заработанных сумм на мой счет, часто предоставляли и другие виды помощи, такие, как оплата транспортных расходов, услуг секретаря.

Статьи являли собой тот столп, на котором покоилось мое самоуважение. Как большинство людей мира, я часто говорил неправду (понимая это и относясь к этому как к должному): здесь соврешь, там; соврешь, когда обстоятельства вынуждают; соврешь, когда иначе нельзя; соврешь, чтобы не вызвать ссору; солжешь на благо, солжешь, приукрасив… и так далее, и тому подобное. Моя артистическая натура позволяла даже расширять диапазоны вранья, но, как ни крути, я должен был так поступать — слишком много нервов я потратил, говоря нежелательную кое-кому правду. Но я не забывал успокаивать себя тем, что единственным местом, где я ни на йоту не отходил от истины, являются эти самые статьи.

Получалось просто чудесно — «двойник» и я прекрасно сосуществовали во мне одном. Их договор был крепок и надежен. Агентство оплачивало текущие счета: дом, хозяйство, служанку, садовника, страховку, гаражи, удобства, тряпки жены и услуги ее чертова психоаналитика доктора Лейбмана, тряпки дочери и ее, не стоящее таких кошмарных денег, обучение в Радклиффе и, наконец, такие обыденные вещи, как пропитание и напитки. Другими словами — всё!

При таком жизненном раскладе быть непривередой и хватать что придется — просто глупо! Я писал статьи какие хотел и как хотел. Я бы писал их и бесплатно, но за них ведь еще и платили! И хорошо платили! Ну разве плохо осознавать, что у тебя есть счет, всегда готовый к услугам! А коли «Вильямс и Мак-Элрой» оплачивали все, даже отпуска, я занимался творчеством для души и от души. Вы очень удивитесь, если узнаете, сколько людей на свете делает то же самое и славно себя при этом ощущает! Я прочитал где-то, что поэт Уоллес Стивенс, оказывается, работал или работает (жив ли он?) в управлении какой-то страховой компании в Коннектикуте.

Итак, можно сказать, что нас, то есть меня, было двое. Хотя и эта цифра неполная. По правде говоря, списочный состав моих «я» включал в себя еще многих. Начать объяснения надо издалека: я — старший сын человека по имени Серафим, который родился в Анатолии и был завезен в Америку своим старшим братом Ставросом, который, в свою очередь, первый в нашем роду Топозоглу пересек Атлантику. Ставрос очутился на острове Эллис в 1899 году и первое, что сделал, — сменил имя на Джо Арнесса. Несколько лет спустя, когда он привез моего отца, заставил и его сменить имя и фамилию. Только круглый идиот не поймет, что в бизнесе с именем Серафим делать нечего, — где угодно, только не в Соединенных Штатах! И отец стал Сэмом — Сэмми для покупателей, опекающих живого и обязательного маленького грека, Сэмми Арнесса, Восточные Ковры и Подстилки.