Мария Бушуева - Отчий сад

note 98 Note98 102 отчего так резко проснулась. Чаще всего она сразу пробуждалась, когда начинала плакать во сне Кристя. Нет, тихо спит — очень тихо. Скоро-скоро, уже меньше чем через полгода, появится второй ребенок.

О своей беременности сказала Ритка пока только Юлии Николаевне.

— Дай-ка мне сигарету, девочка, — попросила та, както сразу ослабнув, — а Митя в курсе?

— Нет. Юлия Николаевна вдруг заплакала. По тяжелому ее крупноглазому лицу текли прозрачные слезы.

— Юлия Николаевна, — взволновалась Ритка, — ну что вы? не надо!

— Свое вспомнилось, деточка, свое… …Вот отчего она проснулась — ей снился Сергей. Его острые локти торчали из воды, в которой плавала рыбка. В аквариуме у дочки такая: розовато-серебристая. Ритка во сне наклонилась к воде — и вдруг ей стало так страшно, непонятно отчего…

Она поднялась с постели, всунула ноги в мягкие тапочки, включила торшер. Тогда она была с Митей, а потом, через дня два или три… два? с Сергеем. Какое число? Тринадцатого

— запомнилось, потому что Леня ездил в область и вернулся… нет, то было в другой раз, — но точно тринадцатого. Что же тогда в тот день было?.. Правильно, двенадцатого у свекровки был день рождения, приехала поздравлять и на сутки оставила дочь у нее, а сама поехала на дачу с Митей. Так. Значит, точно тринадцатого. А ее женские хвори должны были закончиться девятого. Так было — девятого… пятый день. Серединка наполовинку. Полуопасный. Шестой уже точно опасный, а в пятый может проскочить. А через два… два? Странно, почему раньше эти мысли не приходили ей в голову?! Вот это да.

Ритка вышла в кухню, поставила чайник. Газовая плита — чайник закипел мгновенно; блестел чистый, как в хирургическом кабинете, белый стол. Идеальная хозяй

note 99 Note99 103 ка, а Леня не всем доволен. Видите ли, в пеньюаре она по дому не разгуливает. Ритка пила чай, и ей хотелось курить, но только представив сигаретный дым, она почувствовала тошноту. И первый раз, когда она носила Кристинку, она не могла курить. В первый же вечер, залетев, она ощутила — нет удовольствия от сигаретки, подташнивает как-то. А ведь с Митькой… курила она тогда? Нет, не помнит. Вроде тоже сразу затошнило.

Она пила чай и кусала губы. Начало ноября — и выпал первый снег. Сухая земля — и снег на ней, как пудра. И ледок припорошен, и ветер — такой холодный. Французский крем, кстати, кончился. Утром надо бежать в клуб рано: директор просил явиться на планерку, не опаздывая.

Сказано — надо, значит — надо. Она плохо ела утром и так, а сегодня вообще не смогла и куска хлеба запихнуть в рот. Сказала вышедшему из спальни Лене, — он опять показался ей, в махровом халате, черноволосый, весьма интересным, только надезадорантился сверх меры: «Сделаю аборт».

Он так и застыл возле ванной.

— Второй у нас будет?

— Не будет. Не хочу.

— Сделаешь — разведусь, — вдруг отрезал он.

— Разведешься? — Этого она боялась больше всего на свете.

— Уже сказал. Хочу сына. Мамочка моя родная. Ритка всхлипнула. Вот такие пироги с кутятами.

Антону Андреевичу, надо сказать, не нравилась возня Серафимы. От него Сергей узнал, что Наташка както сочувственно к ухаживаниям Муры относится, и сообщил об этом вечером Томке. Томка сжигала волосы на ногах — страшно волосатая от природы, она подносила к коже спичку и жгла растительность, отчего в комнате

note 100 Note100 104 отчетливо воняло жареным бараном. Жареной овцой, поправила она флегматично. Сколько раз говорил, не могу видеть эту экзекуцию, скривился Сергей. Томка лупоглазо на него глянула. Кукла с мозгами. Тьфу. Морщась, двигая кончиком носа, размахивая рукой, он сообщил ей, что у Муры относительно его сестры вроде серьезные намерения. Томка чуть ногу не сожгла: перспективка!

— Ты о чем?

— Обо всем сразу!

— Не понял.

— Сад Мура оттяпает и дачу захватит, — без дипломатических ходов залепила она. — Мура — ханыга, а Серафима

— хапуга. А твоя сестра — дура.

— Это ты дура безмозглая!

— Полегче на поворотах! Пивом тебя этот кабан приручил!

— Ну, права ты, права. — Он вдруг припомнил один эпизод из недавнего прошлого. — Они мне отдыхать мешают. Я люблю покой, тишину, а натащат своих…

— Вот именно! — Тома жгла вторую ногу. — Поговорика с отцом!

— Эге! И поговорил. А знал ведь, что не любит Антон Андреевич, когда хоть крохотный грузик пытаются положить на его некрупные плечи.

— Ну и что? — сказал он. — Давно пора ей замуж. Да, Мура не совсем приятен, если даже не сказать — совсем неприятен, но еще более дурно, что дочь незамужем, не дай-то бог родит одна, опять на него, деда, все это свалится, хорошо Кирилл большой, уже не мешает.