Мария Бушуева - Ритуальчик

Она, по всей видимости, была глуповата, раз влюблялась только в чужое мнение. Вот, например, рассказала ей как-то одна знакомая, весьма, между прочим, сомнительная девица, вечер был тогда мартовский, и мокрый снег валил, у знакомой дешевая краска с ресниц потекла, и она оказалась весьма вот такой невзрачной, но что-то было, наверное, в этом во всём, в снеге мокром, в чёрных влажных щеках, если она рассказ так запомнила: есть, мол, такой человек, очень непонятный человек, дьявольски умный, о! всё абсолютно про всё понимает, и глубина в нём — копай не перекопаешь, а так хирургом работает, ноги чинит, знакомая-то с ногой к нему и попала, а потом, вроде как, звонил он ей, о жизни разговаривал, и точно бы женился, поскольку с женой своей, грымзой ширококостной, как танк, он уже к тому времени развёлся.

Почему хирург Дмитрий Иннокентьевич, тридцати восьми лет, холост, не женился на её знакомой, Катя так и не поняла. Или забыла. И про вечер мартовский, мокроснегий забыла. А про хирурга Дмитрий Иннокентьевича нет. То есть не то, чтобы не забыла, вспоминать не вспоминала, но какое-то ощущение, даже ей самой неясное, может, с ним по сути и не связанное, но рождением своим ему-то и обязанное, осталось, порой тревожа, как — что-то, которое помнилось, помнилось да забылось, но вдруг опять мелькнуло и встрепенулось.

Надо же было её приятелю, можно сказать жениху, Мокроусову Валерию, ровно через полгода после того самого рассказа повредить на теннисном корте длинную спортивную джинсовую ногу. Собственно говоря, нравился Кате Мокроусов Валерий чисто эстетически, то есть понятно, что волнения в крови не вызывал, но весь его протяжный облик, американские веснушки на тонкой переносице, кошачья походка и обманчиво высокий лоб создавали что-то похожее на постепенно затягивающий аромат.

Катя как порядочная невеста купила Мокроусову Валерию несколько недозревших яблок на рынке, что возле зоопарка, хотела прихватить у словоохотливого грузина пару-тройку цветков да передумала: ведь хоть и не питает Катя к Валерию подобающих чувств; но всё-таки он как никак, а вроде мужского пола. Потом она долго тряслась в обшарпанном трамвае, где на неё без конца чихал какой-то негодяй, разносчик заразы, и в отвратительном настроении добралась наконец до клинической больницы, а затем и до серого унылого корпуса с вывеской «2-я хирургия».

И тут-то она вспомнила: именно здесь, за этими тюремного вида стенами, и работает, сомнений нет, тот самый хирург Дмитрий Иннокентьевич. Она рассмеялась — такое чувство охватило её — весёлое чувство нежданных совпадений, которые кое-кто называет судьбой.

«Это судьба», — сказала себе Катя, ибо она совсем не считала судьбу только совпадениями, а в чём-то даже весьма полагалась на неё. Но когда она уже стояла в коридоре, ожидая временно одноногого Валерия, к её веселью примешалось другое чувство — то ли страха, то ли тревоги. Вот с такой мешаниной в душе, она ждала и слушала, как тоскливо отдаются шаги в голых стенах, пока не появился нравившийся ей чисто эстетически Мокроусов Валерий. Несмотря на свою в гипсе скрюченную ногу и деревянные костыли, жалости он как-то не вызывал: слишком красиво было бледное его лицо, ставшее Кате за несколько дней почти незнакомым.

Валерий же, увидев её, обрадовался, засмеялся, поставил костыли к белому длинному шкафу, торчащему одиноко в коридоре, сам прислонился к подоконнику и, как всегда, будто он совсем не в больнице и не больной, завелся болтать. Мимо прошмыгнула молоденькая сестричка и по её взгляду вовсе не трудно было определить, что все больничные бабы в него уже повлюблялись.

Минут через пятнадцать Валериной болтовни прошёл и худощавый мужчина, чуть замедлив возле них шаг, вроде как даже постояв секунду на каблуках, причём его чёрный взгляд упал на Катю, как коршун. Что этот человек именно Дмитрий Иннокентьевич сомнений у Кати не было, что Валерий незамедлительно и подтвердил, расписав впридачу все потрясающие достоинства его как хирурга, так и человека.

— Он женат? — быстро-быстро спросила Катя, а Валерий, показав свои плэйбойские зубы, тут же заявил, что все девицы по его компетентному мнению поразительно глупы и одинаковы, и она, Катя, соответственно отнюдь не исключение.

В надежде, что Дмитрий Иннокентьевич вдруг да и пройдет еще раз, Катя стала долго и сочувственно расспрашивать Валерия как, мол, нога его, однако, хирург больше не появился, и в трамвае, зажатая со всех сторон нервными трудящимися, она думала, как бы так навещать Валерия чаще, а то он скучает, бедненький, в унылой клинике.