Фелисьен Марсо - Капри - остров маленький

— Ладзурный грот, мисью, ладзурный грот, мисью, премного красивый.

Наконец они добрались до площади. Точнее: они протиснулись на площадь, они вошли в площадь. Как, например, говорят: войти в комнату. Ничего общего с площадью Согласия. Ничего общего с площадями Лиможа или Анже — этими широкими и продуваемыми ветром пространствами, где улицы заканчиваются, расслабляются, освобождаются от толпы и транспорта. На Капри площадь — это закрытое пространство. Улочки, выходящие на площадь, узки, как небольшие двери, и обычно у них бывает сводчатая форма. Вы там находитесь, словно в салоне. И сама площадь тоже очень мала. Людям там тесно, как сельдям в бочке. Порой возникает также ощущение, что ты вдруг нечаянно оказался на театральной сцене, что все собравшиеся здесь люди — статисты, которые через минуту-другую посторонятся, расступятся, чтобы пропустить знаменитую диву или Шаляпина на авансцену, где те начнут петь романсы.

— Разумеется, его здесь нет, — сказал Форстетнер. — Разумеется.

Честное слово, у него был такой счастливый вид.

— Это невероятно, — огорчился Андрасси.

Он поднял глаза к зеленым цифрам больших башенных часов. Было ровно одиннадцать тридцать.

— Может быть, он не стал нас ждать?

Форстетнер усмехнулся.

— Он сказал — в одиннадцать часов. По местным понятиям, это означает просто полдень.

«Он мог бы сказать мне об этом раньше. А я-то переживал, страшно нервничал».

— Это же Капри.

За четыре дня Андрасси уже не раз имел удовольствие слышать эту фразу. Приглашают, например, человека на чай, а он является только к ужину. Это же Капри. Муж изменяет жене. Это же Капри. Повар сходит с ума и поливает ликером жаркое. Это же Капри. И произносится это таким горделиво-нежным тоном. Прямо догма.

— Что ж… Капри так Капри… Только иногда это очень раздражает.

Форстетнер не счел нужным удостоить его ответом. Он стоял в своей панаме посреди площади с задранным вверх носом, недовольный, сероватый, окруженный задумчиво сидящими на ступенях церкви статистами. Форстетнер походил на директора театра, решающего, поднять занавес или нет. Потом у него на лице внезапно появилось человеческое выражение, он улыбнулся, приподнял над головой шляпу. Андрасси обернулся и увидел невысокого мужчину, молодого, но невзрачного, с повисшим, как сосиска, носом, безучастно смотрящего на Форстетнера.

— Князь Адольфини, — многозначительно произнес Форстетнер. Затем тут же более высоким, вибрирующим, как бы летящим на крыльях голосом добавил:

— Графиня Руссо. Она принадлежит к одной из самых знатных семей Италии.

А чуть погодя более спокойным тоном закончил:

— И Вос.

Вос направлялся к ним, прямо держа свою продолговатую голову над воротником водолазки. Он уже был совсем рядом, как вдруг к нему прицепилась женщина. Прицепилась в буквальном смысле слова: она крепко схватила Boca за руку и не выпускала. Вос даже не сделал никакого усилия, чтобы скрыть, как ему это неприятно. Он изобразил на своем длинном лице гримасу сожаления, но потом, спохватившись, потянул женщину за собой к Форстетнеру. Та попыталась сопротивляться, но он продолжал тянуть. Женщина была довольно маленького роста, уже не очень молодая, в черных бархатных брюках и в островерхой желтой соломенной шляпе, похожей на те, что носят мексиканские пеоны.

— Форстетнер, — произнес Вос, сопровождая свое добавление широким жестом руки, словно кормилица, приглашающая мальчишек играть вместе.

— Андрасси, Мейджори Уотсон.

— О! Миссис Уотсон! — любезно откликнулся Форстетнер. — Миссис Уотсон! Мне столько говорили о вас.

Она удивленно посмотрела на него. Впрочем, у нее были большие, немного навыкате глаза, слишком большие для нее, и ее лицо выражало удивление, скорее всего, по любому, даже самому незначительному поводу.

— А! Так это, значит, вы собираетесь купить мою виллу? — спросила она.

— Вашу виллу?

Форстетнер, произнеся эту реплику, стоял с открытым ртом — настолько, видно, ему хотелось показать свое рвение.

— Да, именно мою виллу вы должны смотреть в одиннадцать часов.

Андрасси машинально посмотрел на башенные часы. Вос проследил за его взглядом, но по его виду нельзя было понять, что он думает по этому поводу.

— Но я вас предупреждаю, — продолжала не без строптивости миссис Уотсон. — Моя аренда еще будет действовать в течение месяца. И я намерена воспользоваться ею.

Что означали ее агрессивные высказывания? Кто собирается ее выгонять?