Фелисьен Марсо - Капри - остров маленький

Именно в этот момент леди Ноукс проснулась, и они начали ссориться. Их спор походил на дуэт: злобный голос одной и детский жалобный голосок другой.

— Мы можем опоздать, — с беспокойством сказал Андрасси.

В одиннадцать часов у них была назначена встреча с агентом по недвижимости. А было уже десять минут двенадцатого. Андрасси волновался. Но Форстетнер не слушал его. Мало того, казалось, он делает все возможное, чтобы только досадить своему секретарю. Едва они вышли из дома, как он тут же принялся ныть, упрекать Андрасси в том, что они слишком быстро идут:

— Куда вы так несетесь? Пожар, что ли, где? Дорога же идет в гору.

Дорога и в самом деле поднималась в гору, но не столь круто, чтобы сильно сбавлять шаг. Справа сквозь серебристо-зеленые оливковые деревья виднелось море с набегавшей иногда пенистой волной. Слева от дороги тянулась стена из серых крупных камней, по которым бегали ящерицы.

— Пятнадцать минут двенадцатого, — сообщил Андрасси.

Старик только ухмыльнулся под своей панамой. А его трость продолжала сухо и саркастически отстукивать по дороге. Тик! Тик! Тик!

— Вот так устроены все мелочные люди, — произнес он. — Только и говорят о часах да о минутах, будто нечего больше сказать. И не понимают, что часы портят жизнь.

На людях Форстетнер был по отношению к своему секретарю сама предупредительность. Он брал его за руку, говорил с ним любезно, почти нежно. А как только они оказывались наедине, тон его сразу менялся. «Андрасси, трость! Андрасси, шляпу! Вы в здравом уме, юноша?» В нем тогда просыпался старый гневный тиран. Это было даже странно, но Андрасси не пытался понять. Впрочем, в двадцать четыре года молодежь редко интересуется другими людьми.

— Двадцать минут двенадцатого, — голос его прозвучал неуверенно.

— Везувий! — мгновенно отпарировал Форстетнер, который будто только и ждал этого замечания, чтобы остановиться. — Взгляните на это чудо, правда, я не знаю, способны ли вы оценить его. Нет! — тут же ответил он довольно грубо кучеру, который предложил ему в этот момент свою коляску.

Они подошли к своего рода обзорной площадке, где сходились три дороги острова и откуда море видно сразу с двух сторон. Справа — открытое море. Слева — порт с изогнутым молом, а за ним — закрывающий горизонт, огромный полукруг Неаполитанского залива с Мизенским мысом на одном конце, Соррентской косой — на другом, и Везувий — в середине, новый Везувий, такой, каким его изображают после извержения 1943 года, с обрушившейся вершиной и без шапки дыма. Воздух был чист и иссиня-прозрачен. Хорошо можно было рассмотреть мельчайшие детали побережья, многочисленные здания Неаполя и даже различить на вершине бывшего вулкана срез его кратера.

— Плохая примета, — удовлетворенно произнес Форстетнер. — Такая прекрасная видимость предвещает дождь.

— Дождь? На Капри бывает дождь?

В ушах Андрасси до сих пор звучало воркование госпожи Сатриано, сказавшей, когда он сошел с парохода: «Габардиновый плащ? Зачем? Святая простота! Ведь здесь никогда не бывает дождя». Не бывает? Ведь в Баньоли, который находится совсем недалеко отсюда, его плащ несколько раз ему очень даже пригодился. Позднее Андрасси усвоил, что это была своеобразная, культивируемая на острове религиозная догма.

— Ну, разумеется, бывает. Неужели вы думаете, что все эти цветы растут здесь без воды. Какая нелепость!

Мимо них прошла женщина с огромной охапкой травы на голове. Затем пробежал маленький мальчик, играя на ходу в тряпичный мячик, делая финты, имитируя передачи и резко меняя направление бега. За ним ехала коляска, а в коляске сидели мужчина средних лет и девочка-подросток, с восторженными лицами и вытаращенными глазами, как у двух гостей, которых хозяева тащат от одной картины к другой. Кучер широким жестом показывал им море. Как раз в это время к берегу подплывал большой белый пароход, и вода по обе стороны от носовой части раздувалась, как огромные усы.

— Пароход, который прибывает в одиннадцать тридцать, — сообщил Форстетнер с самодовольством компетентного сноба, способного распознать в любой толпе породистую аристократку.

— Да! Одиннадцать тридцать, — подтвердил Андрасси.

Форстетнер, не отвечая, сдержанно улыбнулся, как пожилая дама. Они теперь шли по настоящей улице с домами по обе стороны. Из рыбной лавки вместе со свежим, терпким и стойким запахом доносился шум голосов. Какой-то мужчина переходил от афиши к афише и небрежно срывал их. Уличное движение становилось все более интенсивным, и порой Форстетнеру с Андрасси приходилось прижиматься к стенам домов, чтобы пропустить коляску или такси. Какой-то весельчак в морской робе подошел к ним и предложил свою лодку.