Белинда Джонс - Я люблю Капри

Вам хватит пяти тысяч фунтов, чтобы изменить свою жизнь?

Сумма не кажется такой уж огромной, если сравнивать ее с теми, что предлагают в нынешних телевикторинах, но я спрашиваю потому, что проснулась сегодня утром на пять тысяч фунтов богаче. Я ничего такого не сделала, чтобы их заслужить, — за границей умирает какой-то старик, и все эти деньги просто переводят на мой счет. (Вот что я называю манной небесной.) Даже скорбеть не требуется — я его в жизни не видела, — от меня требуется только потратить.

И вот я стою, сжимая в руках наличные. Речь идет о сотне новехоньких, только из станка, банкнот по пятьдесят фунтов каждая. Мне хочется подбросить их вверх и сплясать что-нибудь радостно-восторженное, как в рекламе лотереи «Сан».

Это мама придумала получить деньги крупными купюрами — она сказала, что так я лучше почувствую, сколько они стоят. Тогда это прозвучало по-снобски: мол, только самые крупные банкноты заслуживают уважения, но она оказалась права: клянусь чем угодно — пятидесятифунтовым банкнотам не приходится унижаться до того, чтобы изображать из себя творения оригами-абстракциониста, как случается с пятерками, когда вы запихиваете в кошелек сдачу в толкучке у кассы в «Маркс & Спенсер». Мне жаль этих трудолюбивых бедных родственников — пятерки и десятки, — у них потрепанные края, на них жирные пятна и непонятные закорючки шариковой ручкой. Даже самый лучший специалист по отмыванию денег не вернет им былой чистоты.

Мама (которая не оставляет попыток изменить мое отношение к жизни) предложила мне хорошенько подумать над тем, что делать с этими деньгами, и сказала, что мой долг — потратить их на что-то особенное. Не могу ей отказать. Старик был ее отцом.

Я беру одну из девственно чистых банкнот и разглядываю на просвет перед цветным ночником. Голографическая фольга смотрится как переводная картинка, которую только что перенесли и разгладили. Могу поспорить, эти малютки предвкушают поход за покупками в «Вояж» или надеются тихо улечься на серебристой тарелочке рядом с чеком за бутылку шампанского «Кристал», но у меня несколько иные планы. В ту секунду, когда в моих зрачках — динь! — отразились значки, я уже знала, на что их потрачу, — мы с Клео так давно об этом мечтали. Но вот уже почти два часа мы успешно избегаем произносить это вслух…

— Смотри, я — стриптизерка! — хихикает Клео, засунув горсть бумажек в лифчик и демонстрируя мне свое декольте. Клео — самое причудливое существо на свете и идеальная соседка по квартире, она вполне заслужила долю в моем наследстве. Два года назад, после чудовищного разрыва с одним типом, меня едва было видно из-под вороха мокрых носовых платков, и только она одна поняла, что мне необходимо спрятаться. Все остальные ждали, что я тут же встану на ноги и отнесусь ко всему, как боевая девица из известной песенки (я так и не дождалась, чтобы мое внутреннее «я» вдруг запело: «Я сильнее! Умнее! Смелее!»). Мы тогда с ней были едва знакомы, но она переехала из Шеффилда, чтобы утешить меня и поддержать, пока я умирала от горя, и с тех пор мы — лучшие подруги.

Я думаю, одна из причин, почему мы с ней так близко сошлись, заключается в том, что мать Клео вынашивала двойняшек, но вторая девочка не выжила, и поэтому Клео постоянно ощущала нехватку второй половины. Пока не появилась я. Во мне нашлось все, чего ей не хватало. Вообще-то, она такая хорошая и милая, что я иногда чувствую себя ее темной половиной. Не то чтобы я действительно делала что-то плохое, просто по сравнению с ее вечным искрящимся жизнелюбием, я кажусь несколько угрюмой. Но ей, похоже, это не мешает. Клео немного просит от жизни, и в ответ жизнь дает ей все, что она просит. Мне хотелось бы однажды сделать для нее столько же, сколько она сделала для меня. И все-таки я не хочу, чтобы она украшала драгоценными пятидесятифунтовыми бумажками нижнее белье.

— Перестань! Ты их помнешь! — С этими словами я забираю у нее пригоршню банкнот и аккуратно их разглаживаю.

— С каких это пор ты трясешься над деньгами? — Клео плюхается на наш огромный розовый диван! (Мы с Клео не сходим с ума по всяким девчачьим штучкам, но это был самый несерьезный из имевшихся цветовых вариантов, а мама сочла его почти неприличным — и это окончательно решило дело в его пользу.)

— С тех пор, как они у меня появились. Давай- ка поуважительнее, — отвечаю я.

— Извини, — хмыкает Клео, потом выдает оглушительное аааа-ПЧХИ! в одну из банкнот.