Рамполло сидит в большой гостиной виллы Сатриано. Вид у него усталый, черты лица заострились. И его большие глаза смотрят еще более обеспокоенно, чем когда-либо.
— Не волнуйтесь по поводу расходов на адвокатов, — говорит Сатриано. — Я возьму это на себя. И сам выступлю в качестве свидетеля, я вам обещаю. Она так молода. Мы найдем смягчающие обстоятельства.
— И сколько она получит?..
Сатриано неопределенно машет рукой.
— Но все-таки как вам кажется?
Обеспокоенный взгляд, обращенный на него, волнение в каждой черточке лица. Сатриано колеблется. Он уже раз десять отвечал на этот вопрос.
— Года три, — произносит он неуверенно.
— Три года, — повторяет Рамполло. — Ее мать не выдержит, умрет.
— Нужно набраться терпения. Все могло кончиться еще хуже.
Еще повезло, что удалось доказать самоубийство. К счастью, заключение эксперта было достаточно категоричным. Затем свидетельские показания Форстетнера. Добиться их было не так-то легко. Сатриано удалось настоять, апеллируя к его тщеславию.
— О вас будут говорить. Вы предстанете в выигрышной роли: как доверенное лицо красивой женщины.
— Покорнейше благодарю! Доверенное лицо женщины, у которой не осталось ни одной лиры за душой и которая оставила всех нас в дураках.
— Зачем об этом вообще упоминать? Все, что требуется от вас, это указать в своих свидетельских показаниях, что она высказывала намерение покончить с собой. Скажите, что у нее были сердечные неприятности.
Старик позволил себя убедить.
— У нее сердечные неприятности… — сказал он.
— В связи с кем?
— Я не привык задавать дамам столь неприятные вопросы. Но она хотела покончить жизнь самоубийством. Она повторила это несколько раз. Я пытался отговорить ее. Не удалось.
— А какую роль во всем этом играл господин Вос?
— О! Вос — это просто так, чтобы провести время.
Вос был удивлен:
«Просто провести время? Надо же! Ну тогда ей здорово удалось надуть меня».
Сандра находится в Поджореале, большой неапольской тюрьме. Их в камере трое: Сандра, женщина, арестованная за незаконную торговлю сигаретами, и делавшая незаконные аборты старуха с похожими на клешни крабов руками. Сандра регулярно пишет своим родителям. Написала она и Андрасси тоже. Тот не ответил. Хотел написать, но… страх. Вид на жительство наконец пришел, но страх остался. Страх, кстати, достаточно смутный, частично объясняющийся… какой-то вялостью.
Андрасси плывет по течению. Однажды Сатриано отвел его в саду в сторону.
— Ну вот, теперь у вас есть вид на жительство. Я могу подыскать вам работу. В Милане.
— О! На севере…
— Это вас уже больше не интересует?
— По правде говоря…
Рядом росли агавы, а там, дальше, простиралось море, похожее на стену, на длинную голубую стену. У Андрасси на лице появилось тоскливое выражение.
— Этот остров такой красивый…
— А ваша свобода?
— Ба! Мне все равно.
Сатриано посмотрел на него. Его синий взгляд, его большие бледные щеки.
— А то, что рассказывают про вас, вам тоже все равно?
— А что рассказывают?
— А то, что всегда рано или поздно начинают рассказывать, когда часто видят довольно красивого молодого человека вместе с довольно пожилым господином.
Андрасси слегка передернуло. Но не очень сильно.
— Это неправда.
— Я знаю.
Сатриано говорил сухим тоном.
— Я знаю Форстетнера гораздо дольше, чем вы. Даже в двадцать лет его можно было бы поместить безо всякого риска в гарем, наполненный хоть женщинами, хоть мужчинами.
— А! В самом деле?
Андрасси это немного развеселило.
— Ну вот, вы же видите.
— Это, может быть, еще хуже. Форст хочет, чтобы о нем говорили. Он перепробовал все. Теперь пробует еще этот способ. Но за ваш счет. За счет вашей чести.
У Андрасси был такой вид, словно он ничего не понимает.
— Раз это неправда…
— Паршивец, плут и паршивец, — произнес Сатриано.
Лицо его было неподвижно. Презрение слышалось только в голосе.
— Ну что это вы!
Андрасси приподнял голову. На кого-то он был похож сейчас. Сразу Сатриано даже не понял, на кого. Но внезапно его озарило: Андрасси с его расстегнутой на груди рубашкой, с его взглядом, одновременно и дерзким, и трусливым, в какой-то момент был похож на Жако.
— Это правда, — сообщает Форстетнер. — Она нагрела меня на пятьдесят тысяч лир, эта Уотсон. Но зато я переехал на виллу на две недели раньше. Есть все-таки на свете справедливость.
У Андрасси на вилле очаровательная комната. Пасеков с большим вкусом подобрал туда мебель.
Читать дальше