Фелисьен Марсо - Капри - остров маленький

— Но, господин комиссар! Господин комиссар!..

Ронни был в отчаянии.

— Вы не можете! Это было бы… Леди Амберсфорд, она — англичанка, господин комиссар!

— Неплохой аргумент! Как раз то, что надо!

— Послушайте, прошу вас, послушайте меня. Я не хотел говорить вам этого, но… Леди Амберсфорд просто страдает клептоманией. Уверяю вас. И ничего больше. Она не отвечает за свои действия. Она — клептоманка. Послушайте, как-то раз у меня дома, после ее ухода, мы обнаружили, что пропала серебряная ложка…

Сохраняя прерывистость в жестах, комиссар, наконец, отпустил руку Ронни и с силой оттолкнул ее.

— Серебряная ложка!

У него был вид человека, пришедшего в ужас.

— Здесь убили женщину. Здесь украли четырнадцать миллионов. Тоже мне, нашли время говорить о своей серебряной ложке!

А тут еще этот чудовищный рев осла.

На повороте дороги, под олеандрами, часто стоит и ждет впряженный в свою тележку осел. Это осел садовника, который поставляет для вилл цветы в горшках. Иногда осел скучает, или ему хочется что-нибудь сказать. Тогда он ревет. И это ужасно. Интересно, где осел приобрел свою репутацию милого, терпеливого, простоватого животного. Взгляд у него добрый, это точно, его так и хочется погладить по мягкой шерстке, и весь его спокойный и добродушный вид не предполагает никакой озлобленности. Однако под этим простодушием и наивностью скрывается демон, и это именно его крик, его отчаяние слышатся в реве осла. Блеяние — пустяки. Ржание — не представляет собой ничего особенного. Рев осла трагичен. Это хриплый, задыхающийся, категорический вопль на разрыв легкого. Бронзовая гортань. Корчи закованного в цепи узника. Это Прометей, в которого орел вонзает свой клюв, это дикий смех какого-нибудь из тех самаркандских принцев, которых царь оставил прозябать в их дворцах и которые по вечерам, обезумев от скуки, приказывали выкалывать крысам глаза или пытать рабов. Осел? Есть какое-то несоответствие между ослом и определяющим его словом. Слово «осел» звучит немного по-детски, оно открытое, оно блеет. А когда осел ревет, хочется дать этому животному другое название — чтобы там звучали согласные, вызывающие беспокойство. Например — единорогом, зеброй, мустангом.

Что же касается обыска у леди Амберсфорд, то он ничего не дал. Но комиссар все же настоял на аресте. «Чек — то ведь был украден, разве не так?» И три колонки в газетах тоже появились.

Сидя за своей решеткой, кассир банка взял бледно — розовые банкноты, которые ему протянул клиент. Быстрым взглядом он проверил номера и сличил их с номерами, написанными на лежащем перед ним листке бумаги. Проверить было очень легко: украденные банкноты были совсем новенькими и принадлежали только к трем разным сериям. Ничего. Следующий. Кассир взял банкноты. Стоп! Один из номеров совпал. Совсем новый банкнот. Без единой морщинки. Гладкий, как зеркало озера. Кассир поднял глаза. Перед ним за банкнотами ничего не выражающим взглядом следил бакалейщик.

— Минутку, Джино, извини, — сказал кассир.

Он вышел, тут же вернулся. Потом бакалейщик отправился к себе в магазинчик. Комиссар был уже там.

— Этот банкнот, Джино?

Они все знали друг друга. В семь часов все они собирались на площади, чтобы поговорить о том, о сем. Или вечером играли в карты.

— Банкнот, совсем новый? Подожди, это должно быть Рамполло. Да, я вспоминаю. Я даже спросил у него, сам он, что ли, их делает.

Спустя десять минут комиссар был уже у Рамполло, а двое его людей уже обыскивали комнаты, рылись в шкафах.

— Ну и что, этот банкнот? — волнуясь, кричал Рамполло. — Это были мои деньги! Часть моего вознаграждения.

— Какого еще вознаграждения?

— Ну, моего вознаграждения. За продажу виллы.

— Как это?

Комиссар нервничал все больше и больше.

— Ты уже получил свое вознаграждение?

— Да, я получил свою премию.

— Из денег, что были в портфеле?

— Конечно!

Они стояли лицом к лицу, оба разгоряченные, лицо комиссара — напряженное, сосредоточенное, рука Рамполло — на высоте подбородка.

— Неплохое вознаграждение! — заметил комиссар.

Его лицо смягчалось.

— Так ведь? Неплохое вознаграждение.

— Да, — сказал Рамполло.

И именно в этот момент из комнаты Сандры вышел один из двух полицейских. Вид у него был ошарашенный. Он держал перед собой портфель.

Прошел месяц. Потом еще один. Толпа на Капри сильно поредела. Начиналось межсезонье — спокойное время. Настоящий Капри, как удовлетворенно говорит Форстетнер. Погода по-прежнему стоит очень теплая. Почти каждый день Андрасси берет байдарку и плывет в открытое море. Там надевает свою маску — ее купил для него Форстетнер — и погружается в море. Вытянув вперед руки, он медленно продвигается вперед и смотрит, смотрит. Смотрит на проплывающих рыб, на огромные темные скалы, на лучи солнца, прорезающие синюю толщу воды.