Фелисьен Марсо - Капри - остров маленький

— Я ненавижу это слово, — с дрожью в голосе повторила она еще раз.

Она продолжала держать пепельницу в вытянутой руке. И Андрасси пришлось принести сигарету в жертву.

— Ах, какая красота! — произнес он, стараясь придать своему голосу теплоту и убедительность.

Графиня горделиво улыбнулась.

— Эти скалы, эти молочаи…

Слова ее прозвучали как-то неуместно. Они направлялись неизвестно куда, словно тараканы, бегущие по бледно-розовому кафелю кухни. И этого тоже никто будто и не замечает, будто все так и надо. Произносят слова, выпускают их и с удовольствием, без всякого отвращения смотрят, что из этого получается.

— … его жена, она зарилась на его деньги, — продолжал Вос со своим странным акцентом. — Ну и тогда его шурин скорчил рожу и сказал: «Ну, милая моя…»

— Как огромные праздничные фонари, — заметил Андрасси.

Ему было в высшей степени наплевать и на молочаи, и на оливковые деревья, и на Фаральони, эти три нелепых булыжника, на которые где-нибудь в другом месте никто и не обратил бы внимания, а тут, только потому, что они мокнут в море… Ха! Но в чем-то должны же они мокнуть, разве не так? Со всех концов света столько людей приезжает, чтобы посмотреть на них и прийти в экстаз. А еще эти свадебные путешествия, всем непременно надо сфотографироваться перед ними. Место, рекомендованное для фотографирования, — это как раз вон там, на повороте дороги. Новоиспеченная супруга кладет зад на парапет, убирает волосы с лица, расслабляет ногу, а сзади у нее за спиной — три булыжника, неопровержимое доказательство, что медовый месяц был проведен именно на Капри, а не где-нибудь еще. На Капри! И все закатывают глаза к небу. Ему, Андрасси, это просто смешно. Уж кто-кто, а он-то…

— Ах! Вот вы, вы понимаете Капри, — произнесла графиня.

Она это сказала так, как сказала бы своему дирижеру: «Ах! Вы так хорошо его исполняете, этого вашего Бетховена». Как всегда, очень эмоционально, опустив тяжелые веки.

— Ты знаешь его дом!

— Снаружи, — ответил Форстетнер. — Как он его обставил?

— Весьма шикарно, — ответил Вос.

Голландец, родившийся во Франекере, но поживший в различных уголках мира, Вос говорил на пяти или шести языках, правда, очень небрежно.

— Сколько он за него заплатил?

Вос развел своими длинными руками. Он не знал. Деньги вообще его не интересовали.

— Пятнадцать миллионов, — вставил Сатриано.

В его голосе слышалось что-то вроде легкого сарказма.

— Четырнадцать с половиной, — поправила госпожа Сан-Джованни. — Я точно знаю. Его надули. Дом стоит одиннадцать миллионов и ни лиры больше.

— Но зато розы, Ивонна, — возразил Станнеке Вос. — Посмотри хотя бы вон на ту беседку. У него розы размером с хорошую сиську, понимаешь, моя прелесть?

— Но розы не стоят три миллиона.

Фамильярное обращение на «ты» со стороны Станнеке Boca могло бы навести на разные мысли. На самом же деле все тут объяснялось просто. Вос был художником. И, по его мнению, это давало ему право обращаться ко всем на «ты». К молодым, потому что в свои сорок лет он мог позволить себе такую вольность, а к пожилым — потому что полагал, что это их молодит и одновременно льстит им. Не говоря уже о том, что так ему было просто легче.

Первое лицо, второе лицо, множественное число, единственное число, черт побери! За кого люди себя только не принимают! Целых шесть лиц! Сам Бог и то не посмел взять себе больше трех.

И все это на смеси разных языков. На Капри очень распространено своеобразное франко-итальянское наречие, которое автор для простоты предпочитает давать в переводе.

Андрасси продолжал стоять, прижавшись животом к парапету, и смотреть прямо перед собой. Госпожа Сатриано тоже. Немного ниже их, на другой террасе, окруженной невысокими соснами, сидели три женщины. Все три — в брюках. Госпожа Сатриано, которой было далеко за шестьдесят, тоже была в брюках из ярко-синего бархата и в зеленом пуловере.

— Это не остров, а царство красоты, — добавила она с легким итальянским акцентом, немного укорачивая гласные то в одном, то в другом слове.

— Пловец! — воскликнула она несколько более пронзительным голосом. — В такую погоду! Бедненький, меня за него бросает в дрожь.

Несмотря на большое расстояние, маленькая хрупкая фигурка на поверхности зеленой воды, оставлявшая за собой пенящийся след, вырисовывалась довольно отчетливо. С высоты был виден также толстый слой воды, огромная глубина, эти пропасти и опасности, которые не замечал сам пловец, беспечно преодолевая их брассом.