Чак Паланик - Невидимки

- Не позволяй им обходиться с собой как с куском мяса! - орала она мне. - Посылай их всех к черту! К черту, слышишь?

Я не обращала на нее особого внимания. И с удовольствием позволяла утягивать себя невероятным кожаным корсетом от Пупи Кадол и облачалась в узкие штаны от "Хромовых сердец". Жизнь тогда была замечательной. Я работала по три часа в день. Иногда по четыре или по пять.

В дверях фотостудии, прежде чем позволить ассистенту стилиста вышвырнуть себя вон, Эви обычно собиралась с силами и откидывала его в сторону. Паренек ударялся о дверную ручку и корчился от боли. А Эви вопила:

- Ни один из вас недостоин даже слизывать дерьмо с моей сладкой техасской задницы!

Потом она уходила и целых три, а иногда четыре или пять часов ждала меня на улице у своего "феррари".

Эви, эта Эви была самой лучшей моей подругой. Причудливая и забавная, она жила какой-то странной, непохожей на другие жизнью.

Об их романе с Манусом, об этой пламенной любви и удовлетворении я ничего не знала.

Убейте меня.

Перенесемся в тот день, когда Эви позвонила мне в больницу и упросила выписаться и приехать к ней. Ей-де страшно одиноко.

Предел суммы страховки моего здоровья - два миллиона долларов, а я пролежала в больнице все лето. Я должна была выписаться.

Уговаривая меня по телефону, Эви сообщила, что у нее уже есть билет на самолет. Она собиралась лететь на съемки в Канкун и хотела, чтобы я присмотрела за ее домом.

Сев к ней в машину, я написала на листе бумаги:

на тебе мой топик? ты же понимаешь, что растягиваешь его?

- Я попрошу тебя только об одном - кормить моего кота, - говорит Эви.

не представляю, что я буду делать в этой глуши, пишу я. и никогда не понимала, как ты можешь жить так далеко от города.

Эви отвечает:

- Если у тебя под кроватью винтовка, кажется, что ты не одна.

Я пишу:

некоторые девушки борются с одиночеством при помощи фаллоимитатора.

Эви восклицает:

- Эй! На что ты намекаешь? В такие отношения со своей винтовкой я не вступаю!

Итак, Эви улетает в Канкун, в Мексику. Я заглядываю под ее кровать и нахожу там винтовку тридцать какого-то калибра с оптическим прицелом. В ее платяных шкафах на проволочных вешалках висит то, что осталось от моей одежды - растянутые, обезображенные тряпки.

Перенесемся ко мне, лежащей в кровати. Полночь. Ветер треплет занавески, занавески из кружева. Кот, услышав чьи-то шаги на дорожке, посыпанной гравием, прыгает на подоконник и выглядывает в окно. Потом поворачивает голову и смотрит на меня. Снизу раздается звук бьющегося стекла.

Перенесемся в канун Рождества, последний перед моей аварией. Я еду домой, чтобы получить подарки и рассмотреть их вместе с предками. На Рождество мои родители из года в год ставят одну и ту же кричаще-зеленую искусственную елку. Когда гирлянды на ней горят слишком долго, воздух наполняется отвратительной вонью - так пахнут горячие полимеры, и от этого начинает болеть голова, как при гриппе.

Елка вся в огнях и блестках и увешана нашими старыми игрушками - красными и золотыми. А еще на ней пряди серебряного пластика, насыщенного статическим электричеством. Его называют дождиком. На самой верхушке все тот же кошмарный ангел с резиновым кукольным лицом. Его волосы скручены в сосульки и отвратительны на ощупь - если к ним прикоснуться, кожа начинает зудеть. На магнитофоне лежит альбом Перри Комо. Мое лицо еще нормальное, поэтому перспектива петь рождественские гимны меня ничуть не смущает.

Мой брат Шейн мертв, и я не жду, что получу много внимания. Просто хочу, чтобы праздник прошел тихо и спокойно. В этот период мой друг Манус сходит с ума оттого, что потерял работу. Поэтому я и уезжаю и планирую дня два не показываться ему на глаза. В этом году мы решили не делать друг другу больших подарков - мама, папа и я. Наполним твой рождественский сапожок, сказали мне родители, этим и ограничимся.

Перри Комо поет:

"Все вокруг говорит о приближении Рождества".

На камине висят сапожки из красного войлока, которые давным-давно мама сшила для меня и Шейна. На каждый сверху донизу нашиты буквы из белой материи - наши имена. Оба сапожка чем-то набиты. Рождественское утро. Все мы сидим у елки. У отца в руке наготове складной карманный нож. Им он всегда перерезает ленточки на подарках. Мама держит большую коричневую картонную сумку.

- Давайте условимся: оберточную бумагу будем складывать сюда, а не раскидывать по всему полу.