Фелисьен Марсо - На волка слава…

Но почему она должна была есть свою манную кашу?

— Если она будет так себя вести, она не вырастет.

А почему обязательно нужно вырасти? Где это написано? Прежде всего это даже неправда. Я знал многих детей, которые не ели манную кашу. И которые тем не менее выросли не хуже, чем я. Но это была система. Уже система. От которой я так настрадался. И от которой Марта должна была страдать в свою очередь. И я спрашивал себя: нельзя ли, вовремя спохватившись, воспитать человека так, чтобы он совсем не зависел от системы. Который никогда бы не страдал от системы. Если начать с самого раннего детства? Потому что убить жену — это еще не все. НО УБИТЬ СИСТЕМУ?

И тогда я попытался устроить все иначе. Мне это удалось. Благодаря уважению, которым я был окружен со времени случившейся драмы, я нашел у Соссуа, на Римской улице, работу по перепечатке, которую мог делать дома. Они дали мне там пишущую машинку, с помощью которой я как раз и пишу все это. Я научился довольно быстро. Мне платят, как минимум, тысячу двести франков в месяц, а нередко и больше. Я ушел из министерства (не без сожаления, причем не только с моей стороны, так как меня там ценили). Взял Марту к себе. Мазюры были огорчены, но, в сущности, сказать им было нечего.

— У Эмиля настоящее отцовское сердце, — прокомментировала госпожа Мазюр.

Теперь мы живем вдвоем. И я медленно, но верно приканчиваю ее, систему. О! У меня есть план, можно сказать, целая программа. Моя программа состоит в том, чтобы все извратить, все изменить, опорочить до мозга костей, все те отношения, которые установили люди между всем, что есть в мире. Противоположность. Во всем. Потому что, когда видишь результаты, которых люди добиваются с помощью своих принципов, то понимаешь, что хуже не будет, если за принцип везде брать противоположность. Разве не так? Например, дисциплина. Похоже, характер формирует дисциплина. Повиновение. А пробовал ли кто-нибудь сделать наоборот? Вот я пытаюсь. В свои пять лет Марта всем распоряжается. Командует во всем. Она сама назначает время, когда надо вставать, и время, когда надо есть.

— Марта, вы хотите манной каши?

— Нет, я хочу бистек.

— Хорошо.

Или:

— Вы хотите встать с постели, Марта?

— Ты мне надоел.

Потому что я довожу принципы до того, что называю ее на «вы», в то время как она говорит мне «ты». Ее каприз — голова всему. Она кричит? Я тоже кричу. Плюет на улице? Поздравляю ее с этим. Злится? Делаю вид, что боюсь ее. Если она что-то разбивает, то в угол иду я. Когда она врет, я кладу ей на камин какое-нибудь лакомство. А если она говорит правду, то не кладу. И она научилась так врать, что это уже полный восторг.

Я разговариваю с ней о жизни.

— На что ты покупаешь вещи? — спрашивает она меня.

— На деньги.

— А где люди берут деньги?

— Идут к своим знакомым и говорят им, что они должны дать денег, потому что в противном случае можно будет везде рассказывать, что они воры. Тогда они дают.

— А если они не хотят?

— Тогда их царапают.

— Но ведь тогда они злятся.

— Нет, они не злятся. Люди любят, когда их царапают.

— Но это же больно.

— Поэтому они и любят. Надо всегда делать больно. Тогда люди думают, что их любят. Или им говорят: подлая свинья.

— А ты, ты подлая свинья?

— Ну да.

— А тетя Шарлотта?

— Тоже.

И обратите внимание, каких успехов я добился: внешне все осталось вроде бы без изменений. Приходит госпожа Мазюр:

— Ты меня любишь, Марта?

— Да, — отвечает Марта.

И госпожа Мазюр мурлыкает, довольная. А ведь для Марты любить — значит причинять зло. Если она отвечает «да», то это значит, что хочет сделать ей, госпоже Мазюр, какую-нибудь гадость; а если не хочет из-за своего маленького доброго сердца, то, благодаря моим наставлениям, отвечает «да», в то время как думает «нет». Разве не так? Неопровержимо, я полагаю. Если, конечно, система не окажется вдруг сильнее меня. Иногда мне приходят такие мысли в голову. Время от времени некоторые поступки Марты беспокоят меня. Недавно, например, она протянула мне конфету. Тогда я улыбнулся. А она пнула меня по ногам, потому что я убедил ее в том, что когда кто-то на нее смотрит, улыбаясь, значит, этот кто-то над ней насмехается. С этого момента она больше никому не протянет конфету. Но вот протянула же мне. Откуда это у нее взялось? Разве разберешься. Может, от госпожи Мазюр. Она такая скрытная. Поэтому мне пришлось принять меры.

— Вы знаете, Марта, сейчас к нам должна прийти большая свинья…