Фелисьен Марсо - На волка слава…

Это еще не считая всех других так называемых причин, которые я должен был выяснить в пути: как Люсьен познакомился с Розой, и как он попал в фирму Риве, и как была основана фирма Риве, и почему Гюстав оказался в том вагоне метро, и почему его родители уехали из Шалона? Это что, все причины? Разве можно назвать эту размазываемую до бесконечности путаницу причиной? Нет уж. Это просто совпадения и ничего больше. Случай, события, которые происходят сами по себе. Хотите, я открою вам тайну жизни? Вот она: события происходят или не происходят. Все остальное — чепуха. Кожура от банана. Ничего интересного. Кожура, которая попадает нам под ноги.

Почему я спал с Розой? Повторяю, без всякой причины. Так уж получилось, и все тут. Она существовала, Роза. Вот что было важно. В определенном смысле она существовала даже как-то основательнее, чем другие, хотя я так и не понял почему. Она была рядом. И она говорила:

— Уже восемь часов. Мне пора сматываться. Увидимся в четверг, в половине седьмого.

Это был не вопрос. Она просто констатировала. Констатировала, что в четверг, в половине седьмого, мы снова будем вместе. В этой женщине была какая-то фатальность.

— В четверг, в половине седьмого.

Я говорил: хорошо. И переставал существовать. Расплавлялся, растворялся. Становился ничем. Дуновением. Дуновением, которое шло к Риве, садилось за стол, закуривало сигарету, выпускало немного дыма. И так продолжалось до четверга, когда кто-то начинал существовать. Кто? Мажи? Эмиль? Нет. Начинал существовать любовник Розы. Кто-то, кто существовал только потому, что где-то его ждал кто-то другой. Вы мне скажете, что я мог бы и не ходить туда? Я об этом не думал. Мне это даже доставляло удовольствие. Не из-за Розы. Плевать мне было на Розу. А потому, что это как бы позволяло мне существовать. Благодаря Розе я существовал. Благодаря этому ожиданию, благодаря этой воле, которые, как я чувствовал, с какого-то момента начинали давить на меня, подменяли меня. Я был растворен. Потом в шесть часов у меня появлялось ощущение, что я восстанавливаюсь, обретаю вновь свои ноги, свои руки, свой зад — все, что она ждала. Все, чему она давала жизнь. И я сделал еще одно открытие: это другие заставляют нас существовать.

Но есть ли в этом какая-то причина? Ни тени. Любовь? Как я ни старался, мне не удавалось соединить слово «Роза» и слово «любовь». Большое слово «Роза» и маленькое слово «любовь». Потому что для меня слово Роза — это что-то огромное. Все ее тело, ее груди, ноги.

Я накладываю это на любовь. Любовь исчезает. О! Я думал об этом, размышлял. Часто задавал себе вопрос: Роза? Я взвешивал «за» и «против». Как две груди. Как две ягодицы. А зачем, собственно, взвешивать, поскольку и «за», и «против», и груди, и ягодицы — все в конце концов сваливалось на меня: «за» вместе с «против», правая грудь вместе с левой грудью, восточная ягодица с западной. Сваливалось и придавливало все мои хилые размышления. Я возвращался к себе домой. А почему бы я не вернулся домой? Роза поднималась ко мне в квартиру. А почему бы она не поднялась? Все время говорят: почему то, почему это? Но есть еще: почему НЕ то, почему НЕ это? Нет ответа ни на первый, ни на второй вопрос — все уравновешивает друг друга. Нет доводов ни в пользу «за», ни в пользу «против». Жизнь давит своим весом, и ей уступают. Жизнь толкает, и человек передвигается вперед. В чем-то мягком. Даже в менее чем мягком: в пустоте. Почему я должен спать с Розой? А почему я не должен с ней спать? Она снимала платье. Еще бы. Мужчина, женщина — есть какая-то сила тяготения, которая толкает их друг к другу, создает вокруг них что-то вроде пустоты, преследует их. Загоняет их в угол. Их тянет друг к другу, будто тяготением их собственного носа. И нужно заниматься любовью, разве не так? А то зачем бы она приходила, Роза? Чтобы поиграть в лото? Вы видите меня, предлагающим ей партию в лото? Поговорить? О чем? Да и не нравились ей мои разговоры. Иногда я пытался что-нибудь сказать. Так она даже не отвечала. Я настаивал.

— Ты не находишь?

— Что?

— То, что я сказал.

— Взгляни-ка лучше мне на спину. Мне кажется, там у меня прыщик.

Или вечером, когда я спускался к ней поужинать. Ее муж спрашивал:

— Мажи, что это значит… Карно?

— Это ничего не значит.

А Роза вздыхала:

— О! Мажи, что касается разговоров с ним, то тут где сядешь, там и слезешь.

Или, если я высказывался немного обстоятельнее:

— Нет, ты только послушай его. В конце концов лучше услышать это, чем быть глухим.