Фелисьен Марсо - На волка слава…

— Как ушел?

— Просто взял и ушел. Ничего даже не сказал. Ни слова. Я говорила. Он вдруг встал. Я думала, что это для того, чтобы ему было удобнее отвечать. Как бы не так! Его уже и след пропал.

— Как клизма, — сказала мать глухим голосом.

Я улыбнулся.

— И тебе весело! Горе мое!

Я попытался успокоить их:

— Ба, моя старушка, найдешь кого-нибудь другого.

Меня назвали бессердечным.

— Но если этот парень…

Не тут-то было. С их точки зрения, раз он обещал, то должен был сдержать слово.

— Он обещал или нет?

— Это проходимец, — отозвалась сестра.

— Вот именно. Тогда почему же ты хочешь выйти замуж за проходимца?

— Какого проходимца?

Она не поняла вопроса.

— Какого счастья можешь ты ожидать от человека, который…

— Плевать я хотела на счастье. Я хочу, чтоб он женился на мне.

— Хорошо, — говорю я.

Я встаю. Меня снова усаживают.

— Мужчина ты или нет?

При моей матери странно было задавать такой вопрос.

— Ты должен заставить уважать свою сестру.

— А что, он разве тебя оскорбил? Нет? Тогда что тебе нужно?

— Ах, если бы был жив твой отец!

— И что бы он сделал, мой отец?

— Он привел бы его за ухо.

Сколько же у них было энергии, у этих двух женщин. Просто с ума сойти можно.

— Ты ведь единственный мужчина в семье.

Надо же, теперь я опять стал мужчиной.

— Ты должен пойти за ним. Он обещал. Ты должен потребовать, чтобы он сдержал свое обещание.

— А если он не хочет?

— Тогда тебе придется заставить его.

— Каким образом?

— И он еще считает себя мужчиной!

Эти глупые намеки уже надоели мне. Но не снимать же мне было перед ними штаны.

— А если он будет потом тебе изменять?

— Это будет уже мое дело.

Резонно.

— Завтра! Завтра же ты пойдешь и будешь ждать его у выхода после работы.

Я сказал, что схожу. И снова попытался встать. Но Жюстина опять усадила меня на стул.

— Завтра! Ты обещаешь? Чтобы встретить его, когда он будет выходить из своей конторы.

Я пообещал. Но тут же вспомнил:

— Минутку…

Великолепно, я нашел, как им возразить.

— Он выходит из своего бюро в шесть часов, на Итальянском бульваре. И я тоже выхожу из моего бюро в шесть, но на улице Брошан. Как я могу успеть, чтобы встретить его?

— Ты отпросишься с работы немного пораньше.

У них есть ответ на все, скажу я вам.

Ладно. На следующий день я потащился на Итальянский бульвар. Без всякого энтузиазма, как можно догадаться. Что я скажу ему, этому чучелу. А если он ответит мне, что Жюстина некрасивая? Смог бы я тогда обсуждать достоинства моей сестры. Это было бы НИЖЕ МОЕГО ДОСТОИНСТВА. Не правда ли? В общем, остановился я на тротуаре и жду… Вижу, как он выходит, Гюстав. Спешит, вид у него радостный, деловой. И этот его нос. Что это с ним? В эту минуту вид у него был совсем не такой дурацкий, как обычно.

— Кого я вижу! Гюстав!

— Здравствуй, старина, — говорит он мне. — Все хорошо? Как там, у Риве?

Ни малейшего замешательства. Или скорее такой вид, будто он думает о чем-то другом, будто в мыслях он далеко-далеко.

— Извини меня, — говорит он. — Я бы пригласил тебя выпить что-нибудь, но спешу.

И все тот же радостный, оживленный вид. Почти насмешливый. Не по отношению ко мне. Просто, все, что окружало его, жизнь, общество, мир, все стало предрасполагать к веселью и насмешке. Словно он сделал какое — то открытие. Обнаружил какой-нибудь трюк. Какой-то секрет.

— Я хотел бы поговорить с тобой.

Он остановился.

— Это Жюстина послала тебя?

— Да.

Мы стояли друг против друга, на тротуаре, прохожие толкали нас. Итальянский бульвар в шесть часов вечера — это не самое идеальное место для доверительных разговоров.

— Я спешу, — повторил он.

Потом, внезапно взяв меня за локоть, сказал:

— Хотя, пошли со мной. Ты все поймешь.

Мы пошли по улице Капуцинов. Вошли в кафе.

— Привет, патрон!

Жизнерадостный. Хотя, на мой взгляд, он явно перебирал с благожелательностью. Он как бы говорил всем своим видом: видите, дружище, я умею держаться на вашем уровне.

Мы сели.

— Слушай, — говорит он мне…

И останавливается. Встает, глаза устремлены на дверь. Встает медленно. Как зачарованный. И я тоже. От удивления. Я просто не узнавал его. А он все продолжал меняться. Сквозь его черты глянуло детское лицо. Взгляд его стал мягким, доверчивым. Взгляд, в котором не оставалось ничего, кроме голой и беспокойной правды. Его хобот как бы сам собой стал носом, совсем не громоздким, совсем не надменным, стал славным маленьким хоботком, радостным и смиренным. Я тоже встал. К нам приближалась девушка.