Юрий Гальперин - Мост через Лету

Я оглянулся и увидел на стеллаже с книгами старый снимок: мальчик в солдатской форме, не спрашивая ничего, насмешливо поглядывал. Но о штрафной роте я уже писал. Я увидел большую фотографию сына и улыбнулся ему, и вспомнил, что давно у него не был и не придумал новой сказки.

Чуть в стороне, прикрывая темные тома Шекспира, стоял портрет отца, еще молодого, еще музыканта в довоенном джазе, — но и о старике написана повесть.

Чайка громко крикнула за спиной, пролетела над окном.

И тут до меня дошло, некому пожаловаться, сказать некому: «Вот мол, героиня моя, Марина, не желает в воду входить. Я на берег ее с веселой компанией доставил, мальчика ей нарисовал — литератора! Друга миллионера подарил. А она… Ни за что не хочет в воду войти. Не идет. Такие дела!».

Тогда и подумал я: ох, как было бы просто среди ночи проснуться и, обернув вокруг шеи гладкую руку, в ответ на тревожное: «Ну, что она? Снится?..», безутешно шепнуть: «Не слушается меня, не идет…» И словно бы камень выпустить тот самый, что с трудом вкатил на гору, выронить его. Уткнуться носом в теплое близко плечо и уснуть. Спать, видеть сны, чтобы утром начать все сначала и вечером снова начать: прямо Сизиф, каждый раз начинаешь, как в первый. А днем, между делом, работенка — для денег. Правда, это бесполезная работа: если не один, если гладкая рука — денег никаких не хватает. Здесь любых денег мало. Их не может хватить… Но все это если . А на выпивку хватает. И я напился.

Случился с автором грех. А все от того, что героиня не пожелала в воду войти. И не потому, что была северянка или не любила купаться, воды боялась. Нет. Но не желала. Почему не шла она в озеро, не мог я понять. Извелся, измучился. Снился вопрос.

Зациклился я: разобраться не в силах, что подвигло ее спуститься с экрана, — колдунья эта Марина, чаровница. У меня из-за нее крыша едет. За собой я заметил сдвиг. И, чтобы избавиться от чар, прибегнул к последнему средству, отправился на «Кронверк» — была такая яхта, стояла на приколе у Мытнинской набережной. А на яхте, в кубрике, дымился бар. Там знакомый работал — Сеня. Прежде он в Доме Писателей за стойкой маячил, а теперь на «Кронверк» перебрался. Романтика обуяла.

Я сел за стойку, отхлебнул из бокала и обидел его:

— Сеня, дело, конечно, красивое — «Кронверк». Работа под парусом. Но у писателей ты больше имел.

— Примитив, — снисходительно определил меня Сеня. — Думаешь, если бармен, то он все на капусту мерит? Тошно мне в Доме писателей сделалось от вашей мелкости. Понимаешь, тошно!.. Я прежде в ресторанчике возле порта работал, так вот я тебе что скажу: матрос, работяга, ваш брат писатель — забитые вы. Личностей нет… То есть, мало, — поправился он.

Тут бы мне бармена в самый раз осадить, одернуть что ли, на место поставить. Но от комплимента я поплыл: меня с рабочим классом в общий ряд определили. Упустил верный момент. А Сеня разговорился, поднял пары, и не просто было его перебить.

— Рыбак с путины вернется и гуляет, рвет рубаху. Или докер с получки. И литератор — с гонорара дорвется, гудит! Угощает без разбору друзей, завистников, незнакомых, все равно кого. Удовольствия осмысленного не понимает, чтобы с хорошим человеком потолковать. Да и о чем? Понаслушался я писательских разговоров: ни слова умного, ничего тебе духовного, а все о редактуре, да о переводах, о тиражах или у кого где что вышло, с кем договоры заключили, с кем переговорить, куда позвонить, кому пистон, кому бутылку поставить. А то об американских сигаретах начнут. Сами «шипку» курят, а туда же. Начальники ваши, секретари — те только о бабах да о сигаретах. Бывает, про заграницу затеют: так опять, где что покупать или не покупать, какую икру везти на продажу. Вникают детально. Ушлые мужики. Ну, а литература — она не медведь, в лес не убежит. Да и когда им ее читать — сами пишут… А вот как похмелье развеется, денежки-то тютю! — мелкая рыбешка опять пьет в долг, а крупная дома пьет или в других ресторанах, где не знают, какое фуфло эти сочинители. В других ресторанах из уважения, может, им и коньяк не разбавят, и рыбку посвежее подадут, — много дураков среди официантов. Разинут рот: писатель, мол, за моим столиком. Я бы их… Эх, скукота!

— А здесь, на «Кронверке»? — спросил я, придвигая бокал, чтобы ненароком увлекшийся Сеня туда в знак протеста не плюнул. Хоть и был он приятелем, но у нас в стране при всех обидах, когда дело дошло до полемики, страсти кипят, и лучше быть начеку, особенно если с трудом наскреб на коктейль.