Юрий Гальперин - Мост через Лету

Было съедено мясо, салат и фрукты, выпито вино. Цветы оживали в стакане. Дождь за окном утих. Во тьме медленно пели глубокие капли. Голубая луна расплывалась над мокрыми крышами. И светящейся фарфоровой кромкой бледно плыла плавная лебяжья линия, стекая с бедра и ломаясь, вздрогнув случайно, над грудью и у подбородка.

Во дворе вскрикивала апрельская радиола. Томила близость двух красных точек, непогашенных окурков в пепельнице. Голыми пятками, как антеннами, инженер прощупывал космос. Все в нем замирало, когда пульсирующий толчок словно бы что-то приоткрывал из нее в него и долго распространялся, до звона в темени, чтобы там отразиться и удвоенную силу вернуть в скрытой судороге, и снова возвратиться, и опять, и опять…

Полуночное такси дожидалось у ворот. И когда Вероника вышла и села рядом с шофером, она не сразу смогла сосредоточиться и назвать адрес. Машина медленно ехала вдоль бульвара. И женщина не знала, что будет говорить дома, как оправдываться и объяснять, почему не звонила, почему запах вина.

Лешаков курил последнюю перед сном папиросу. Холодно сидел на подоконнике. Хотелось спать. Но ему было жаль оторваться хоть на миг от новой жизни и выпустить нить, погрузиться в забвение. Инженер не боялся обретенную новизну утратить, забыть наутро, как сон, — перемену в себе ощущал глубоко и отчетливо, словно подошвами узнавал во мгле твердую тропу. Боязни не было. Просто он наслаждался тем, что живет.

Каким бы несущественным ни считал себя инженер Лешаков и каким бы невидным, неважным и маленьким человеком ни был он на самом деле, отсутствие инженера в отделе было замечено. И скорее, чем он мог бы предположить.

Во-первых, отсутствие сотрудника зарегистрировала табельщица, и напротив его фамилии вместо ежедневной рабочей восьмерки появилась точка. Вторая точка, назавтра, была жирнее. Третья носила отчетливо вопросительный характер.

Во-вторых, есть вокруг люди, а в обиходе вещи, присутствие и наличие которых кажется делом само собой разумеющимся. Им не уделяют внимание. Может быть, как раз потому, что они постоянно нужны. Оттого, что ими все время пользуются, они и не заметны. Примелькались. Их словно бы и нет, пока они есть. Но стоит им исчезнуть, пропасть, шагнуть со сцены, куда-нибудь завалиться — и уже дыра. Нет чего-то. Не хватает. Руки и глаза шарят в привычном месте, не находят. Щетка? Где щетка?.. Лешаков? Где Лешаков? Лешакова к главному!.. Вы слышали, Лешаков-то заболел!

За годы службы инженер не раз брал больничный лист. Точнее, вынужден был брать. Поступал он так в крайних случаях. И пусть здоровье имел не гераклово, но права спокойно болеть он за собой не чувствовал. Мысли не допускал. Юридические права распространяются на всех, но неловко было.

Казалось ему: сидеть дома, бюллетенить, пропускать дни в присутствии и получать гарантированную оплату — привилегия некоторой значительности. А за собой инженер значительности не знал. Не исключено, что он даже находил в самоуничижении мерзенькое удовольствие, которым чревата чрезмерная скромность. И удовольствие такое еще раз подтверждало ему самому его же ничтожество, но… В общем, Лешаков не смел и не любил официально болеть. А если нездоровилось, заматывал шею шарфом и упрямо являлся в институт. Сослуживцы привыкли и хворый вид перестали замечать. Болеть дома или на работе — частное дело каждого. Но когда Лешаков, не предупредив, вдруг не явился, и на следующее утро не пришел, и не позвонил, отсутствие инженера заметили все и переполошились.

Сослуживцы встревожились: третий день начался — и ни слуху ни духу. Но скоро кто-то разумный успокоил возбужденные умы. Ведь если бы несчастное с Лешаковым случилось — льдина с карниза оборвалась или автомобильный наезд, — из больницы давно сообщили бы. В склонности к прогулам инженер замечен не был, не водилось за ним. А не звонит, потому что внимания привлекать не привык. Он скромный — Лешаков.

В этом сослуживцы сошлись, тут они согласились — каждый сам по себе и все вместе. Лешаков не просто невидный и неприметный, а он скромный. И припомнил кто-то, что отпрашивался инженер в поликлинику, а в последний день бродил по отделу с серым лицом, и ведь не ныл, не жаловался, хотя видно было, как худо ему. Так незаметность лешаковская неведомо для самого Лешакова получила завидный ярлык.

Ярлык начал работать на инженера: оказалось, был он скромный, а что знают окружающие о скромных людях?