Юрий Гальперин - Мост через Лету

Не поддавался суете. Знал про себя, если возьмется, то способ найдет, расставит все на места, вычистит авгиевы конюшни. Мучительность же ситуации заключалась в том, что он не мог решить, с какого конца взяться за свою судьбу. Не смел подступить.

В тот момент инженер не помышлял о конкретном.

В тот момент существенное завязывалось в нем. Нечто такое, рядом с чем мысль об отмщении показалась бы несерьезной, смешной. Стремительно бегая по комнате от стены до стены, инженер как бы и не бегал. Внутренне он оцепенел, замер на пике, на точке кипения. Казалось, сама страсть испарилась, рассудок затаился, и только тело металось, мучилось. Медленно и необратимо прорастал он в необходимость сопротивления.

Мысли разные, — и главная последняя, и многие иные, — пронеслись во мгновения через сознание его, учтенные сознанием или только тень оставившие, быстрый отблеск, испуг, часто такое, что и самим рассудком не воспринято полностью, а лишь отмечено: мол, побывало и это соображение, и оно отбросило рефлекс; а иногда возникали и вовсе нерегистрируемые душевные шевеления, неуловимые почти, но и они влияли на ход умственной работы, а также ранее обсуждавшиеся идеи, привычные образы, — это все, словно бы конгломерат высшей нервной деятельности инженера Лешакова, протекло через бедную голову Лешакова, точнее, промелькнуло в мозгу, заняв короткий, не учитываемый в единицах измерения времени миг. Но самому Лешакову показалось, что не миг, — много больше. Он не мог сообразить, сколько времени пролетело. Понимал, что мало, а казалось — вечность.

Лешаков даже почувствовал голод и потребность в глотке свежего воздуха. Но распахнуть окно не догадался и, задыхаясь, опустился на диван, словно бы дистанцию в полную силу пробежал.

Русские мы — с какой грязью сами себя смешали. Свои смешали. И деваться некуда, за нами-то никого, — ясно и отчетливо подумал он. Приперли к стеночке. Одно только и осталось — отпор… Постоять за себя. За всех. За евреев даже… Если не мы, кто тогда?

Предназначен! — прост был ответ Лешакова. Прост и вдохновенен. Жить под знаменем предназначенности, под знаком пусть малой и незначительной, почти кажущейся и, уж что совершенно ясно, никому не известной и ни для кого не заметной избранности — жить просто, спокойно и мужественно, достойно жить вдруг представилось ему делом естественным. В старом слове сквозил оттенок избранности. Лешаков в сени того оттенка почувствовал себя уютно, особенно наполненно, словно ему всегда чего-то такого не хватало в жизни, словно он, осененный этой избранностью или пусть всего лишь ее тенью, как из скорлупы, вылупился из прежнего Лешакова. Инженер словно бы вынырнул из водоворотов и бурунов на глубокую гладкую воду — ощутил ясность и покой.

Но покой, что снизошел к инженеру, был покоем особого свойства. Лешаков не лег на диван, не сел пить чай, не завалился в кресло с недочитанной книжкой, что нормально для успокоившегося человека. Он подошел к окну с любопытством. Подошел, чтобы выглянуть и посмотреть, что на улице.

Моросил мелкий дождь, ледяной, апрельский. Ветер толкал облака, и за их клубившейся ватой прорезывались осколки яркого неба. По фиолетовым краям туч скользили несмелые отблески светлого вечера. Лешаков порадовался мокрым крышам, сверкали они за стеклянными струями дождя, и повернул лицо к развороченному жилью.

По правилам надлежало бы все проделать иначе. Сперва отметить начало новой жизни, отпраздновать, а затем дождаться утра понедельника или какого-либо знаменательного дня и эру новую начать. Так обычно и бывало, когда он занимался самовоспитанием в студенческие времена. Но сегодня случилось необъяснимое: Лешаков без подсказки почувствовал, что назначать начало, начинать жить по-новому — лишнее. Поздно. Не нужно. Уже не требуется. Новая жизнь началась и происходит. И вот что странно: происходит она среди развала и беспорядка, такая непохожая на прежнюю. Лешаков мгновенно ощутил крутое несоответствие. И еще — в покое своем он обнаружил вдруг глубокую энергию. Не лихорадочную, нервозную активность, а именно силу — серьезный запас ее.

Тогда и произошел с инженером Лешаковым казус, невероятный, но показательный, потому что стал он итогом перелома и приобщения к неведомой жизни. А именно: Лешаков разделся до трусов, аккуратно повесил одежду в шкаф, на плечики, принес два ведра горячей воды, стиральный порошок, швабру и тряпку. И первое, что сделал, это вытер пыль везде: и на шкафах, и на подоконнике. А затем вымыл окно, пол и дверь.