Борис Васильев - Глухомань. Отрицание отрицания

Вид у них был вполне мирным, и она пошла к ним. Нет, не к ним, а к костру, над которым висел солдатский котелок. И парок, парок слетал с этого котелка.

— Здорово, кума!.. — приветливо крикнул солдат, увидев ее. — Прошу к нашему котелку, мы гостям всегда рады.

Татьяна подошла, хотела сесть, но он задержал. Подстелил свою шинель, потянул ее за руку.

— Садись на шинельку, садись, застудишься. В лесу ночевала, что ль? Заблудилась или пряталась от кого? Мы — народная милиция, мы тут за все в ответе. Если видела бандитов — доложи.

Татьяна сидела молча, протянув к костру красные иззябшие руки.

— Испугана она, — сказал шмыгающий с бантом. — Оставь ее. Похлебки поест, согреется, сама расскажет. Ложка-то есть у тебя?

И опять она промолчала.

— Ну, ничего, я тебе свою дам, — гражданский вздохнул. — Сильно баба напугана. До кондрашки, коли не поест.

— Так давай ей, коль сам есть раздумал, — сказал солдат. — Готово хлебово наше.

— Держи ложку. Она у меня ухватистая.

То ли запах похлебки, по которой томилось тело, то ли протянутая ложка что-то напомнили ей. Что-то из далекого неведомого прошлого, а только Таня вдруг поднялась, подошла к берегу озера и стала мыть руки и ложку.

— Знаешь, почему я ей ложку отдал? — жарко зашептал шмыгающий. — Груди у нее под рубахой шевелятся, будто живые. Ну, не могу я этого терпеть, не могу. Может, мы ее, это… За похлебку, а? Ей хорошо, и нам — сладко. А нет, так и силком не грех…

— Да погоди ты!.. — зло зашипел солдат. — Ложку она моет. И руки. Не наших, значит, кровей. Наверняка из бывших, а кто такая? И откуда тут, в нашей местности?

— Так тем нам сподручнее, сподручнее!.. — продолжал талдычить свое мужик. — Стало быть, и жаловаться некому…

— А если разведка она? Если в лесу недобитки офицерские прячутся?.. Гляди, гляди, как идет. Наши бабы так не ходят…

Татьяна вернулась к костру, опустилась на расстеленную шинель и стала, обжигаясь, жадно хлебать из котелка. Милиционеры молча смотрели на нее, но сами есть не торопились.

— На руки ее погляди, на руки, — зашептал солдат. — Барские ручки-то, белые…

Терпеливо дождался, пока гостья, нахлебавшись, не отложила ложку, и сурово сказал:

— Наелась? Теперь документ покажи, кто ты есть и откуда в наших краях вынырнула.

Плотно поев похлебки, Таня не просто наелась, а — успокоилась. Ужас куда-то отступил, и недалекое прошлое возникло в сознании.

— Из лечебницы я. Вот справка.

И, порывшись в карманах юбки, достала сложенную вчетверо бумагу на имя Агафьи Силантьевны Кузнецовой. Солдат прочел бумагу вслух, и недоверчиво прищурился.

— Так выходит, что ты — Гунька Силантьевна?

— Да. Агафья Кузнецова.

— А по мужу как именуешься?

— А… Незамужняя я.

— Так. Незамужняя, стало быть? Годится. Тогда ты, незамужняя баба, должна понимать, как мы, служивые, по вас истосковались. И отказать нам тебе, ну, никак не невозможно. Здоровая, в сладком теле еще, сны, поди, грешные снятся. Снятся, а?.. Снятся, по глазам вижу, что снятся!.. Ну, расскажи, когда в последний раз мужика принимала?

— А заартачишься, силком завалим!..

— Молчи, — сказал солдат. — Она и по-доброму нам не откажет. Мы к ней — со всем нашим расположением, и она нам никак не откажет. Тем паче, что и сама того же хочет. Ну, хочет ведь, хочет, по глазам читаю!..

И мужики радостно заржали.

К такому обороту Татьяна была совершенно не готова. Она и представления не имела, как повела бы себя настоящая Гунька Силантьевна Кузнецова. Смеялась бы вместе с мужиками, стыдила бы их или со слезами просила о пощаде? Бросилась бы бежать, звать на помощь, угрожать, что пожалуется братьям?

Но постепенно и как-то незаметно для самой Тани эти растерянные мысли стали замещаться вполне осознанным гневом. В ней заговорило не только воспитание и брезгливость к двум грязным, потным, в соплях мужикам, но и чисто женское неприятие подобных предложений. Быть без сопротивления изнасилованной этими немытыми сопляками ощущалось всем ее существом настолько омерзительно, что Татьяна как-то вдруг отрезвела. И, заставив себя улыбнуться, сказала:

— За похлебочку рассчитаться надо, верно? Так я с удовольствием с вами рассчитаюсь. Только в порядочек себя приведу.

— Да ты тут присядь, тут!.. — заржал солдат.

— Лучше там. Но быстренько, не задержу.

Встала, пошла к тростникам. А присев в тростниках, достала из кармана юбки пистолет, вогнала патрон в патронник и, спрятав браунинг за спиной, спокойно пошла к костру.