Анатолий Иванов - Повитель

Бежал не оглядываясь, рывками, как заяц по глубокому снегу.

На другой день пьяный Григорий ходил по деревне с новой плетью в руках, плевался и грозил отомстить Андрею Веселову, хлестал направо и налево женщин и дедок, если они не успевали свернуть с его пути.

Как-то Григорий очутился возле поповского дома. Отец Афанасий, направившийся было в церковь, остановился и заговорил с Григорием:

— Не к нам ли идешь?

— Пошел к черту, — коротко отрезал Григорий.

Поп не обиделся, схватил Григория за руку, зашептал:

— Бабка-то ваша — мастерица… Ты зайди к Маврушке — поправляется она…

— Ты что меня уговариваешь… волосатый дьявол? — угрожающе спросил Григорий.

— Так ведь мы условились с твоим батюшкой, что…

— Ну?..

— Что возьмешь ты Маврушку… И она согласилась за тебя.

— Вон что! А за батю она не согласная? — нахально спросил Григорий.

Поп только замахал руками.

— А что? — продолжал Григорий. — Раз с ним условились, за него и выдавай. Батя — он возьмет ее. Он ведь вдовец…

Не в силах больше вынести издевательства, поп махнул широким рукавом рясы и ударил Григория мягкой ладонью по лицу.

— Подлый ты совратитель!.. Сатанинская морда! Задушу, нечестивец…

Григорий с минуту смотрел, как поп неуклюже прыгает вокруг него, потом не спеша протянул руку, схватил отца Афанасия за рясу и бросил в сторону. Когда поп упал, Григорий принялся молча хлестать его плетью, стараясь попасть в голову. Поп закрывал ее руками и только повизгивал.

Стал сбегаться народ.

— Господи! Батюшку ведь он… Батюшку!!

— Ну да, попа лупит, — спокойно подтвердил Авдей Калугин, раньше других подбежавший к Григорию и попу.

Однако стоял, не вмешиваясь. Наконец подскочивший Игнат Исаев молча огрел Григория выдернутой из плетня палкой.

Григорий обернулся, но ничего не сказал. Дернув рыжеватыми, редкими пока еще усиками, он сплюнул и, пошатываясь, пошел своей дорогой.

Когда Петр Бородин узнал, что сделал Григорий с попом, схватился руками за свою маленькую голову, застонал и осел на лавку.

— Ну вот, ну вот! Берег тебя от солдатчины, а ты в тюрьму напросился… Ведь закуют тебя за попишку…

— Не каркай, батя… Мне все одно теперь… Только вот успеть бы еще одному человеку башку свернуть…

— Андрюшке, что ль? Как бы тебе наперед головешку не оторвали…

— Но, но!.. — Григорий, опухший от самогона, растрепанный, быстро, испуганно повернул к отцу почерневшее лицо. — Ты о чем это?

— Девок-то зачем хлещешь плетью? Ведь озлил всех, на тебя глядят, как на собаку бешеную. Пристукнут как-нибудь — и не знаешь кто…

Не зря предостерегал отец Григория. Через несколько дней в глухом переулке ему накинули на голову мешок и избили до потери сознания.

Очнулся Григорий от холода. Открыл с трудом глаза и увидел над собой лоснящееся при лунном свете лицо Терентия Зеркалова.

— Били? — коротко спросил Зеркалов.

Григорий не ответил.

— Так, — промолвил утвердительно Зеркалов. — А кто, не припомнишь? — И опять, не дождавшись ответа, продолжал: — А я иду, смотрю — лежишь… Думаю, били Гришку. Не то совсем убили!..

С Терентием Зеркаловым Григорий после того, как староста отобрал у них двух лошадей, не встречался. И теперь, рассматривая наклонившееся к нему лоснящееся лицо, думал: «Может, ты и бил, сукин сын».

Но тотчас вспомнил недавний разговор с отцом и решил: «Нет, не он, с какой бы стати…» Попытался приподнять с земли голову, но тут же вскрикнул от жгучей боли во всем теле.

— Вон как… они меня. Ну ладно, ну ладно… — тяжело, со свистом втягивая в себя воздух, простонал Григорий.

— Да, они тебя хорошо отделали, — согласился Зеркалов. — Ну, давай руку…

Не обращая внимания на стоны Григория, Терентий взвалил его на плечи и понес.

— Вот, получай своего ненаглядного сынка, — сказал он Петру Бородину, выскочившему на шум из дома. — Если к утру не отдаст богу душу, то отойдет. Тогда из благодарности поставит мне бутылочку…

Григорий проболел до конца октября. Наконец понемногу начал вставать. Часто, завернувшись в одеяло, садился у окна и подолгу смотрел на пустынную гладь озера. Отец тоже молчал, по комнатам ходил осторожно, боясь скрипнуть половицей. Бабку-стряпуху и раньше не было слышно, а теперь она и совсем притихла на кухне, даже не гремела посудой. В доме будто никого и не было.

Днем еще доносились с улицы кое-какие звуки, а ночью все мертвело.

И казалось Григорию, что на всем свете нет ни одного живого существа. Иногда только слышал Григорий, как шептала в кухне свои молитвы старуха и сдержанно вздыхала.