Анатолий Иванов - Повитель

— Покойник, что ли, в доме? — спросил Григорий отца.

— Вроде того, — отозвался угрюмо отец. — Весь мир, должно, помирает…

Григорий не понял отца, но переспрашивать не стал. По ночам опять слушал бабкины вздохи и думал о том, что отец стар, скоро помрет, и он, Григорий, останется один на всем белом свете. Ему ведь надо жить, а как жить? Чем?

И вдруг Григорий с ужасом подумал, что жить ему будет нечем. Ведь отец… отец человека загубил, чтобы «выйти в люди», поставить крепкое хозяйство да зажить припеваючи. Даже мать… не пожалел. Мать умирала, а им с отцом было не до нее. Старались быстрее засеять купленную землю. И вот… вот теперь опять ничего нет у них. Лавка сгорела… Двух коней — да каких! — увел Зеркалов. Но если бы только коней! Сколько отец передавал ему золота? Кабы не это, еще бы можно было подняться… И Дуняшка… Помыкала бы горе с Андреем, да и… Уж он, Григорий, сумел бы отобрать ее.

Оживали в памяти события за поскотиной, душила ненависть к Андрею Веселову. «Ну, погоди, погоди, я встану!.. — шептал он, не разжимая зубов. — Расплачусь с тобой, уж сумею как-нибудь, дождусь своего часа, дождусь…»

А потом опять принимался думать о хозяйстве, о своем будущем. Да, все разваливается, правильно отец сказал: скоро засверкаешь голым задом. Неужели ничего нельзя теперь поправить? Посевы вон неплохие. По-хорошему-то убрать давно надо было. Осталась лошадь, есть веялка. Есть плуги, бороны… Дом вон какой, с завозней. Сена накосили и на корову и на лошадь… Да ведь черт! Есть еще кое-что, и если взяться — все наверстать можно… Работник вот ушел — жалко…

А старуха в кухне все вздыхала, шептала молитвы, мешала Григорию думать. Он морщился, как от зубной боли, и ворочался с боку на бок. «Зачем отец держит старую каргу! Ведь говорил ему: взял бы помоложе кого — толку больше…»

Худой и желтый, Григорий ходил по комнатам, по двору, заложив в карманы огромные руки, заглядывая во все закоулки, точно проверяя, что еще осталось от их хозяйства.

— Как там поп? — спросил однажды у отца будто невзначай, останавливаясь посреди двора.

— Ага… — протянул отец, встряхивая головой, и в голосе его прозвучали почему-то злорадные нотки. — Ага, вспомнил, значит?

— Пьяный я был ведь, батя, — покорно проговорил Григорий. — Он что, пожаловался?

— Уж должно быть… Жди гостей, сынок…

— А чего ты радуешься? — буркнул Григорий. — Ну, засудят… А как ты с хозяйством один?

— Э-э… где оно, хозяйство-то? — Старик оглянулся кругом. — Было, да сплыло… Ты хвораешь, урожай мне одному, не под силу убрать, осыпается ведь, а работников теперь нанять — золотую рыбку из озера вытащить… Того и гляди белые мухи полетят. Пропали мы…

— Ничего… Выправимся, батя. Завтра убирать начну. Только… сходил бы ты к попу, а? Согласен, мол, Гришка жениться… Может, отойдет поп… а?

— А дальше? — сощурил глаза старик.

— Ну, там видно будет… Ты сам говорил: обещать — еще не дать.

— Тьфу, — плюнул со злостью старик и растер плевок сапогом. — А ты не крути, женись — да все тут. Тогда я пойду, может…

Григорий молчал.

— Да ведь, сынок, чего тебе? — подступил к Григорию отец, хватая его за пиджак. — У попа водятся деньжонки, потрясем его. Время, правда… неспокойное. Да, может, уляжется все. Я ли тебе зла желаю? Женись, сынок…

— Ладно, сказал же — там видно будет… — неопределенно ответил Григорий и пошел в дом, но обернулся и промолвил: — И вообще, батя, рано опускать руки. Мы еще встанем. И возьмем свое. Про рыбокоптильню не забыл? Я помню. Погоди, всему свое время. Так что сходи к попу. И Анну Туманову встретишь — позови. Не потому что… а так… работы вон сколь в доме!..

В тот же день Петр Бородин сходил к попу Афанасию.

— Ну что? — спросил Григорий, когда отец вернулся. — Уговорил?

Старик бросил в угол костыль, вместо ответа громко выругался.

— Что? Не уговорил? Или… успел жалобу настрочить? — не на шутку испугался Григорий.

— Куда ему жаловаться-то? Опоздал он, вот что… Там, — махнул старик за окно, где плескалось озеро, — там, в городе, говорят, такое творится — все вверх дном стало!

Григорий, пытаясь сообразить, в чем дело, опустился на стул, уперся руками в колени, стал смотреть себе под ноги, покачивая головой.

— Ну ладно. Может, еще… — неуверенно проговорил наконец Григорий. — Нам-то все равно… Что терять осталось?

— Что терять? — переспросил старик. — Теперь уж видно что… Опоздали и мы, однако, сынок, со своим хозяйством, как поп с жалобой. А поп не наврал. Лопатин вон грузит добришко да в лес подводу за подводой… Чует, подлец, какой ветер дует… Такие дела! Э-э… — Старик махнул рукой и поплелся в кухню.