Уильям Бойд - Нутро любого человека

Любимый цвет: серо-коричневый / зеленый.

Любимый предмет меблировки: секретер Людовика XIV.

Любимая картина: Вламинк Бена.

Любимое время суток: коктейли в сумерках.

Je chante l’Europe, ses chemins de fer et théâtres

Et ses constellations de cités… [38] Пою Европу, ее железные дороги и театры / И созвездия ее городов… ( франц .) — Прим. пер .

[Валери Ларбо]

Мама своими хлопотами о том, что и когда я ем, выводит меня из терпения. „Меня не было шесть недель, — говорю я, — ты и понятия не имеешь, что я ел в это время“. „ Exactamente [39] Вот именно ( исп .) — Прим. пер . ,— отвечает она. — Мне все равно: в моем доме ты должен питаться, как нормальный человек“. Сегодня утром она заставила Генри подать мне на завтрак здоровенную тарелку бекона с яйцами и грибами. Просто рвать тянет. Сказал ей, что кофе и сигарета это самое большее, что я способен осилить до второго завтрака.

Анна [40] Анна Николаевна Брогусова: проститутка, которую ЛМС часто навещал в Париже в 1928–1929 годы. . Анна-мания укоренилась во мне окончательно, а ведь я всего день как вернулся. В последний раз мне было с ней так хорошо, так грустно. Liebesträume — грезы любви? Любовные грезы? Любовные грезы об Анне? Пока она подмывалась в биде, я отошел к выходящему на улицу окну и увидел стоящего в терпеливом ожидании Полковника: оранжевый кончик его сигаретки разгорался, когда он затягивался.

[ПОЗДНЕЙШАЯ ВСТАВКА. 1955. Анна работала в первоклассном maison de tolérance [41] Дом терпимости ( франц .) — Прим. пер . „Дом Шанталь“, расположенном на рю д’Асса неподалеку от бульвара Монпарнас. Дом был чистый, хорошо поставленный, как правило, там всегда были свободны с полдюжины девушек. Анна работала по пятницам, субботам и понедельникам. В конце 28-го, когда я начал захаживать туда, ей было, наверное, уже под сорок. Помню ее блестящие каштановые волосы, я всегда просил ее распускать их, что она и делала, неохотно. Кожа у нее была очень белая и уже начинала утрачивать упругость и крепость. Она ужасно стыдилась своего округлого, пухленького животика. Анна хорошо говорила по-французски и сносно по-английски. Муж Анны, Полковник, появлялся под конец ее рабочего дня и терпеливо ждал на улице, какая бы ни стояла погода. Русская революция и гражданская война лишили их всего. Когда Анна выходила, он предлагал ей руку, и они убредали в сторону станции метро на Монпарнасс — чета немолодых буржуа, вышедшая на прогулку. Я часто гадаю, не ранние ли мои сексуальные эксперименты с Тесс и Анной и испортили меня окончательно.]

Когда я отдал Родерику рукопись „Воображенья человека“, тот пролистал ее, будто телефонный справочник, и прочитал наугад несколько предложений. „Чувствую, она сделает мне имя“, — сказал он. „Разве ты должен заботиться не о моем имени?“. Он рассмеялся, немного резковато, и извинился за то, что слишком явно выставил напоказ свое честолюбие. Мы поговорили немного об Андре Моруа [42] Андре Моруа (1885–1967), французский писатель, опубликовал в 1923 романизированную биографию Шелли, озаглавленную „Ариэль“. — не возникнут ли у нас в связи с ним осложнения. Родерик считает, что Моруа оказал нам услугу — проложил путь, он идеальный первопроходец.

Мы с Родериком позавтракали (в „Плюще“), и я пошел домой, ощущая и возбуждение, и как будто утрату, странно. Мне двадцать два года и я только что сдал издателю мою первую книгу. А теперь смутно гадаю, что делать дальше. Писать другую, конечно, дурень.

Однажды, войдя в комнату Анны, я обнаружил около тазика забытую кем-то расческу. Она перепугалась, чего с нею почти не бывает, покраснела, точно инженю, одновременно и расстроившись, и рассердившись. И выбросила расческу в мусорную корзину. Этот след, оставленный предыдущим клиентом, взволновал ее сильнее, чем меня. На другой день я спросил, сколько ей лет, и она, рассмеявшись, ответила: „ Oh, très, très vieille “ [43] О, совсем, совсем старуха ( франц .) — Прим. пер. . Интересно, на что они с Полковником жили после 1917-го? „Настолько старая, что могла бы быть моей матерью?“ — спросил я. Несколько секунд она, наморщив лоб, серьезно обдумывала мой вопрос. Потом сказала: „Да, если бы была очень плохой девочкой“. Встречаться со мной вне „Дома Шанталь“ она отказывается, говорит, что это было бы нечестно по отношению к Полковнику. То, чем она занимается в „Доме“, скрыто от посторонних глаз, здесь все делается с осторожностью и не распространяется за пределы входной двери. „Дом Шанталь“ это просто источник средств для ее жизни с мужем, какой бы скромной та ни была (интересно, почему сам-то Полковник не работает? Хотя, может, и работает, откуда мне знать?). Я стал ее постоянным клиентом — другие девушки мне не нужны, — приходя, я ожидаю в салоне, пока освободится Анна. Я плачу мадам Шанталь 50 франков — по нынешнему курсу это меньше 2 фунтов. И еще приплачиваю 20 франков Анне. Она аккуратно складывает банкноту и опускает ее в кожаную сумочку на новомодной застежке-молнии. Мне нравится думать, что я хоть чем-то им помогаю. Я ощущаю заботу о них обоих — об Анне и ее печальном Полковнике.