Уильям Бойд - Нутро любого человека

Познакомился там с хорошенькой женщиной — Тэтси? Джени? — и мы обменялись с ней в полночь многообещающим поцелуем. Она записала для меня свое имя и номер телефона, да только я потерял бумажку. Может быть, Джанет сумеет отыскать эту даму? Я слишком много выпил — голова болела, тело сотрясала какая-то нервная дрожь. Новогоднее решение: сократиться по части пьянки и таблеток.

День моего рождения. № 55. Открытка от Лайонела, еще одна от Гейл. „Счастливого дня рождения, дорогой Логан, и не говори маме, что получил эту открытку“. Дабы отпраздновать событие, тяпнул за завтраком водки с апельсиновым соком, потом, в первые офисные часы, — два стаканчика джина. Ленч в „Бимелманс“, тоже не без спиртного — два „негрони“. В полдень раскупорил для сотрудников бутылку шампанского. Чувствуя себя захмелевшим, принял две таблетки „декседрина“. Два „мартини“, прежде чем отправиться на свидание с Наоми [женщиной с вечеринки]. Вино и граппа в „Ди Сантос“. У Наоми болела голова, так что я проводил ее до квартиры и не остался. Сижу вот теперь за большим бокалом виски с содовой, из граммофона льется Пуленк, — сейчас приму две таблетки „нембутала“, которые отправят меня в царство снов. Счастливого дня рождения, Логан.

Глубоко потрясен смертью Хемингуэя. [186] Хемингуэй покончил с собой 2 июля. Ужасающая, раздирающая душу, леденящая жестокость всего случившегося. Герман [Келлер] сказал, что он буквально снес себе голову. Два ствола дробовика. Вся комната в кусочках разлетевшихся мозгов и костей, в брызгах крови. Если это символ, то чего? Все горести от мозга — так развали его. Я вспоминаю Хемингуэя в Мадриде, в 37-м: его энергию и страстность, доброту ко мне, то, как он воспользовался своей машиной, чтобы найти Миро. После „По ком звонит колокол“ — воистину плохо, Хемингуэй сбился с пути, — романов его я читать не мог, однако рассказы были чудесны и чудесно вдохновляли при первом прочтении. Был ли то единственный момент в его карьере, когда на него пало подлинное благословение? А потом ничего — Джексон Поллок американской литературы. Герман, который знаком с людьми, близкими к его семье, говорит, что под конец он походил на маленького, хрупкого, седенького призрака. Разрушенного шоковой терапией. Черт подери: я и сам бывал в этих темных местах и кое-что знаю о мучениях, которые можно там претерпеть. Впрочем, ЭШТ мне, слава Христу, испытать не пришлось. Конечно, Хемингуэй был еще и хроническим забулдыгой — из тех, кто весь день держит себя на взводе, на самом краешке опьянения, но в стельку не напивается. И посмотри, к чему это его привело. Шестьдесят один год — всего на шесть лет старше меня. Чувствую себя ни в чем не уверенным, нервничаю. Позвонил Герману, и мы договорились о встрече. Довольно забавно — мне хочется в эти мгновения, пока в душе все не улеглось, находиться в обществе другого писателя — еще одного представителя нашего племени.

[На этом Нью-Йоркский дневник прерывается. Смерть Хемингуэя заставила ЛМС предпринять серьезные попытки сократить потребление спиртного и амфетаминов. Будучи человеком, спящим слишком чутко, он продолжал принимать снотворное. Однако крепкие напитки употреблять перестал и свел свою дозу к „чуть меньше бутылки вина в день“. Летом 1961-го он месяц отдыхал в Европе, проведя большую часть времени с Глорией Скабиус, теперь графиней ди Кордато, и ее пожилым мужем, Чезаре, в их уютном доме под Сиеной: „Ла Фачина“ („кузница“) — Глория неизменно называла его „Ла Факина“. Для ЛМС это место стало чем-то вроде второго дома: он провел в нем следующее Рождество, встретил Новый Год, а после, летом 63-го снова приехал туда еще на три недели.

Осенью 1962-го Аланна получила развод и вышла замуж за Дэвида Петермана. Гейл все еще время от времени присылала ЛМС открытки и ухитрялась встречаться с ним, когда возникала такая возможность, однако адвокат Аланны дал ЛМС ясно понять: одно из условий развода состоит в том, что никаких контактов между ЛМС и любой из девочек быть не должно — оговорка, которую ЛМС всегда считал ненужно жестокой и злобной.

Галерея продолжала процветать — спокойно и уверенно; ЛМС собрал значительную, состоящую из отборных работ коллекцию современных американских художников, сосредоточившись в основном на Клайне, Эльче, Ротко, Чардосьяне, Бэзиотесе и Мозервелле. Марта Хьюбер сохраняла верность галерее, а в октябре 62-го и Тодд Хьюбер перешел из „де Нэйджи“ в „Липинг и сын“.