Уильям Бойд - Нутро любого человека

Только что ушла Глория. „А у тебя занятное маленькое логово, Логан Маунтстюарт. Похоже на келью монаха. Похотливого, надеюсь“. Она принесла бутылку джина: не ведая об ассоциациях с Тесс, которые у меня возникнут. Ее маленькое полное тело оказывается на удивление плотным — кажется, что Глория должна быть мягкой, пышненькой, на деле же, она туга и упруга, как гимнастка. Только сейчас заметил, что мы с ней выпили большую часть бутылки. Хороший, энергичный, без всяких глупостей, взаимно удовлетворительный секс. Тем не менее, я доволен, что должен завтра вернуться в Нью-Йорк.

[При своем возвращении ЛМС обнаружил, что Морис уже покинул галерею. Твердый ультиматум Бена был несколько смягчен тем, что Морис получил возможность и средства, чтобы основать собственную галерею и попытаться восстановить свое доброе имя в глазах приемного отца. Спустя недолгое время, он открыл на восточной 57-й улице галерею „МЛ“. ЛМС взял руководство галереей „Липинг и сын“ на себя. С Морисом он больше отношений не поддерживал, каждый старался обходить другого стороной.

В августе 1956-го от осложнений, вызванных воспалением легких, умерла Мерседес Маунтстюарт. Ей было семьдесят шесть лет. ЛМС вылетел в Лондон, чтобы присутствовать на похоронах. Воспользовавшись пребыванием в Европе, он устроил себе короткий тайный отпуск, который провел с Глорией Скабиус. Они встретились в Париже и автомобилем поехали на юг, приближаясь небольшими перегонами к Провансу и Средиземному морю.]

Разъезды. Париж — Пуатье. Отель „Дир“. Пуатье — Бордо. Отель „Бристоль“ — хороший. Затем два дня с Кипреном — в Керси, в его загородном доме. Глория до странного напугала Кипрена („ Elle est un peu féroce, non? “ [179] „Она немного хищница, нет?“ ( франц .) — Прим. пер . ). Затем, на одну ночь, снова в Бордо. Ссора в „Шапон Фин“. Когда мы вернулись в отель, Глория запустила в меня туфелькой и разбила зеркало. Весь день, пока мы не добрались до Тулузы, не желала со мной разговаривать. „Где ты хочешь поесть?“ — спросил я. „Где угодно, лишь бы тебя, мудака, там не было“ — прозвучало в ответ. В итоге, поели в „Кафе де ля Пакс“ — превосходном. Выпили по бутылке вина каждый, плюс несколько „арманьяков“. Снова подружились. Глория позвонила Питеру, — тот считает, что она путешествует с подругой-американкой по имени Салли. Все это весьма рискованно, но мне почему-то наплевать. У меня такое ощущение — быть может, самообманчивое, — что это роман Глории, а не мой. На моем месте мог оказаться любой пожилой жиголо. Тулуза — Авиньон. Глория, напившаяся вдрызг уже ко времени ленча, всадила мне в бедро вилку, так что пошла кровь. Я сказал, еще один акт членовредительства, и я первым же самолетом вылетаю в Лондон. С тех пор вела себя хорошо.

Канн. Завтрак с Пикассо в его новом доме, „Ля Калифорни“. Вульгарном, но с просторными комнатами и захватывающим видом на залив. In situ [180] На месте, здесь ( лат .) — Прим. пер. пребывает в качестве домашней музы молодая женщина по имени Жаклин Рок. Она сидела между ним и Ивом Монтаном, а я, сидя на другом конце стола, вожделел Симону Синьоре. („Она похожа на барменшу“, — заявила стерва Глория. Я согласился: „Да, на сказочно красивую французскую барменшу“). Глория была сегодня вечером очень любвеобильна, говорит, что в жизни своей не отдыхала так хорошо. Пикассо сказал мне, что, по его мнению, она typiquement anglaise — au contraire [181] Типичная англичанка — напротив ( франц .) — Прим. пер , ответил я. Он сделал быстрый набросок — мы с ней стоим после завтрака на террасе — это отняло у него примерно тридцать секунд, зато набросок был подписан, датирован и подарен, увы, Глории. Попробуй-ка теперь, отбери его.

Завтра лечу назад, поэтому сходил на Бромптонское кладбище, взглянуть на могилу мамы. Энкарнасьон уехала в Бургос, к племяннице, а на Самнер-плэйс предъявил права банк. Мама умерла, накопив кучу мелких долгов, некоторые из которых я оплачу. В ее завещании все отписано мне, но я не получу ни единого пенни. Небольшое состояние, которое отец оставил нам обоим, растрачено полностью — и это обстоятельство, как я обнаружил, все еще огорчает меня. Не столько потому, что часть тех денег предназначалась мне, сколько потому, что я знаю, в какой ужас привела бы его подобная финансовая безответственность.