Махмуд Теймур - Рассказы арабских писателей

Среди пленных был и Мансур, похожий на пойманного льва. Весь его вид выражал возмущение, ненависть и досаду. Но он делал все, чтобы побороть свои чувства и взять себя в руки, быть спокойным и выдержанным. Офицер лениво прохаживался перед людской стеной, весь поглощенный той ролью, которую ему предстояло сыграть. Внезапно он остановился, выпрямился и застучал концом хлыста по сапогу — именно так, по его мнению, должен был вести себя государственный муж, занятый решением важного дела, — а затем обратился к присутствующим.

— Даю вам пять минут, чтобы вы указали мне на Мансура. Пять минут — и только.

Сказав это и приподняв рукав, он посмотрел на часы… Время как будто остановилось. Но это было только на этом маленьком кусочке земли, вокруг жизнь текла по-прежнему: журчали ручьи, щебетали птички, мычали коровы…

Пять минут прошли, словно целая вечность. Никто не произнес ни слова. Офицер снова заговорил. Теперь он старался походить на доброжелательного советчика:

— Слушайте все. Упорство не даст вам ничего. Будьте благоразумны, иначе вы пожертвуете десятью за одного…

Но никто даже не шелохнулся. Ни один взгляд не был брошен в сторону Мансура…

Снова медленно, медленно потекли минуты. Словно огромная тяжесть навалилась на крестьян, тяжесть более страшная, чем та, которую приносили годы неурожая, страданий и мучений, годы, когда голодная смерть уносила отцов, матерей, детей… Крестьяне стояли, не меняя положения, только время от времени переминались с ноги на ногу… Но вот, подойдя к одному старику, офицер спросил:

— Скажи, разве у вас есть право на упорство?

Старик поковырял землю концом своей палки, а потом произнес холодно, с удивлением:

— Странно… А у тебя оно есть?..

Этот резкий ответ вызвал у офицера вспышку гнева. С яростью набросился он на старика, толкнул его и, еще более взвинченный и озлобленный, ударил его кулаком. Старик принял все это молча, стер кровавую полосу со своей серебристой бороды, потом плюнул, словно выстрелил, в лицо офицера и гордо поднял голову, ожидая своей участи.

Но, ко всеобщему удивлению, офицер спокойно перенес оскорбление. Это была кротость дикого зверя, поджидающего в засаде свою жертву; это было превосходство сильного зверя, внимательно наблюдающего за игрой лани, уверенного, что он совершит задуманное, когда пожелает. Офицер вытер плевок платком, затем повернулся к затихшей толпе крестьян и начал внимательно всматриваться в их лица. Когда его взор упал на Авада, он остановился и лицо его скривилось в подобие улыбки. С вкрадчивой любезностью офицер обратился к юноше:

— Подойди ко мне, сынок…

Это было настолько неожиданным, что Авад сначала застыл, но затем под тяжестью устремленного на него взгляда послушно вышел вперед. На нем скрестились, пронзая его насквозь, взоры односельчан. Офицер произнес:

— Скажи, юноша, — ведь ты самый умный среди них, — скажи правду… где среди этих собак… Мансур?..

Земля закружилась в глазах Авада, как волшебная ветряная мельница. Сотни картин, теснясь, смешивались в его сознании. На мгновение все кругом превратилось в кошмар. Аваду показалось, что Ватфа с презрением смотрит на него, что мать его в ужасе кричит, что отец бросает на землю свой укаль… [15] Укаль — часть головного убора, шнур, которым скрепляется куфия — головной платок. Укаль срывают при обете мести. — Прим. перев. А офицер продолжал:

— Ну, отвечай. Не бойся.

Но Авад не успел еще произнести ни слова, как офицер добавил тоном человека, который исчерпал все возможности:

— Хорошо. Ты свободен, юноша, это не твоя обязанность. Мы уйдем, а ты вырывай свою занозу собственными руками, если сможешь, — в словах офицера звучала насмешка. Он произнес это и повернулся к солдатам, словно собираясь отдать какой-то приказ.

По толпе пробежал глухой ропот.

Абу Авад стоял, затаив дыхание, готовый провалиться сквозь землю от стыда и позора. Его взгляд так и впился в губы сына. Неужели этот мальчик — его сын, его плоть, его кровь?

Мучительная пауза длилась недолго. Ее прервал Авад. Голос его слегка дрожал, когда он указал на Мансура:

— Вот он, господин.

Из толпы вырвался пронзительный стон. Зарыдали женщины, дети теснее прижались к матерям. Кольцо, окружавшее Авада, начало сужаться, сужаться, как петля, затягивающаяся на шее приговоренного к смерти. Однако солдаты, по приказу своего коротышки офицера, поспешили отогнать людей прикладами ружей. Затем два солдата бросились к Мансуру, отделили его от группы связанных и вывели в центр площади. В мертвой тишине офицер вытащил пистолет и выстрелил в голову Мансура…