Махмуд Теймур - Рассказы арабских писателей

Мальчик почувствовал себя одиноким, покинутым и самым несчастным на свете. Им овладело отчаяние. Он представил себе, что будет завтра… Вот учитель своим громовым голосом закричит: «Поди сюда, отвечай урок». Мальчик медленно подойдет, нерешительно остановится в двух шагах от учителя. Толкнув стол, учитель встанет со стула и, наклонясь к ученику, прикажет: «Начинай!» Силы оставят мальчика. Он попытается что-нибудь ответить, но не сможет произнести ни слова. Он будет заикаться, язык его прилипнет к гортани. Тут наступит самое страшное. Учитель возьмет в руки прут и яростно прошипит: «Протяни руку!..»

Нет, нет! Мальчик уже не раз испытал удары этого прута на себе и видел, как плакали его товарищи, когда их бил учитель. Он не сможет еще раз вынести эту боль. Его ладони начинали гореть только от одного воспоминания о наказании. Мальчик посмотрел на свои руки, ему стало жалко их, и слезы потекли у него из глаз. Он отвернулся к стене и увидел, что на него с иконы, висевшей над изголовьем его отца, смотрит дева-спасительница. Он залюбовался нежной улыбкой девы и, склонив голову, долго смотрел на нее. Вдруг он подумал: «Говорят, что дева-спасительница ежедневно творит чудеса: она вылечивает больных, ставит на ноги хромых, делает зрячими слепых, и по ее воле даже в июле может пойти дождь. Неужели она не исполнит мою маленькую просьбу?»

Мальчик встал на колени, начал бить себя в грудь и зашептал: «О дева-спасительница, прошу у тебя помощи. Один раз в жизни, только один раз прошу тебя не говорить «нет». Губы мальчика касались иконы, слезы падали на нее. Он горячо целовал холодное стекло: «Ты всемогуща! Молю тебя, прикажи, чтобы завтра не наступило утро». И он заснул спокойным сном.

Каково же было его огорчение, когда, открыв глаза, он увидел, что утро наступило и мать, как обычно, будит его и торопит идти в школу.

— Мама, учитель уже прошел? — с беспокойством спросил он.

— Нет еще, — ответила мать.

Мальчик обрадовался, быстро оделся, схватил сумку, положил в нее завтрак и помчался в школу. «Надо опередить учителя хотя бы на четверть часа», — думал он.

Почти все ученики были уже во дворе школы и ожидали звонка. Мальчик, запыхавшись, пробежал мимо них, поднялся на лестницу церкви, поднял руку и закричал:

— Ребята, поздравляю вас, сегодня уроков не будет. У нашего учителя бабка умерла!

Школьники поверили своему товарищу. Они знали, что он был дальним родственником учителя и что ему и раньше приходилось исполнять его поручения. Во дворе стало шумно, книги, сумки, шапки полетели в воздух…

Рассказ мой, сынок, близится к концу… Через полчаса учитель пришел в школу, а там, кроме двух учеников, которые еще не умели бегать по полям и разорять птичьи гнезда, никого не оказалось. Они рассказали учителю про проделку мальчика. Разъяренный учитель бросился искать виновного. Он поклялся убить его.

Найти мальчика было нетрудно. Как только школьники разбрелись в разные стороны и двор опустел, он понял серьезность случившегося. Все шалости вылетели из его головы. Он бесцельно бродил по полю. «Что будет, то и будет», — думал он. Увидев учителя, который бежал к нему, поправляя на ходу свой кафтан, мальчик даже не попытался скрыться. Он застыл на месте, ни один мускул не дрогнул на его лице.

Учитель ударил его толстой палкой по голове, и мальчику показалось, что его голова разломилась пополам. Что было дальше, он не помнил. Он очнулся уже в постели, половину его лица закрывала повязка. Правый глаз у него горел, как будто на него положили раскаленный уголь. Он попробовал дотронуться до повязки, но закричал от боли. Мать обняла его и залилась слезами.

— Вот и все, сын мой. Я рассказал тебе это не только для того, чтобы ответить на твой немой вопрос, но и для того, чтобы предупредить тебя о тех трудностях, которые ты можешь встретить в школе.

Ты, конечно, спросишь, кто этот мальчик? Это был я…

Перевод К. Оде-Васильевой

После смерти Таниюса эль-Мурр целую неделю в его дом устремлялся народ, чтобы выразить сочувствие семье умершего. Казалось, что волнения, вызванные неприятной необходимостью выслушивать множество соболезнований, действовали на родных сильнее, чем горе от потери дорогого человека. Но таков обычай в Сирии. Традиции должны быть соблюдены, хотя бы разорвалось сердце и переполнилась чаша терпения. Посетители произносят слова соболезнования, как заученные молитвы, машинально повторяемые каждый день. А я, пишущий эти строки, сочувствую этой семье, но сочувствую не ее горю и потере, а тому, что, подавленная бедой, она вынуждена терпеливо выслушивать посетителей.