Махмуд Теймур - Рассказы арабских писателей

В полном недоумении он спросил:

— Кто это?

— Набавия…

— Молодец! Ты стал, наконец, практическим человеком.

— Ты неправ, Фавзи.

— В таком случае я спрошу ее сам.

— Ты знаешь, Фавзи, такие грязные мысли причиняют мне боль.

Увидев, что я рассердился, он сказал:

— Делай как хочешь, друг мой, оставайся идеалистом.

Немного успокоившись, я сказал ему, что бедняжка кашляла всю ночь.

— Кашляла? Разбуди ее скорей и выгони на улицу!

— Нет, я пойду с ней к доктору.

— Удивительный ты человек. Ты, конечно, волен делать что хочешь, но мой совет тебе — выгони ее немедленно. Это будет гораздо лучше.

— Нет, я ее покажу врачу, достану лекарство, и она будет жить здесь, пока не выздоровеет или пока не умрет и не избавится от всех вас.

— Ты в чем-то обвиняешь меня?

В гневе Фавзи вышел из комнаты, бросив на прощанье:

— Моей ноги здесь больше не будет!

Поверьте мне, я впервые в жизни почувствовал внезапную неприязнь к своему другу. Причиной этой неприязни, по всей вероятности, были разговоры Фавзи, его отношение к Набавии, бессердечное и эгоистическое. У таких людей, как он, нет никаких чувств. Их не трогают чужие несчастья. Они похожи на волков с их животными инстинктами.

День еще только начинался, когда я повел Набавию к одному из самых известных в городе врачей. Доктор сказал, что у нее легкий бронхит. Я объяснил Набавии, что доктор не нашел у нее ничего серьезного, и она, благодарно взглянув на меня, прошептала:

— Храни вас аллах…

Набавия сидела молча. Мне казалось, что она припоминает те надругательства, которые ей пришлось перенести. Вдруг она горько заплакала, закрыв лицо руками. Я спросил:

— В чем дело?

— Не знаю.

— Наверняка знаешь.

— Поверьте мне, не знаю.

— Может быть, ты вспомнила что-нибудь?

— Да! Я подумала о том, что полицейский толкнул меня на путь бесчестия. Если бы он на мне женился…

— А ты любила его?

— Нет, я его боялась.

— Почему же ты вспомнила о нем сейчас?

— Я не понимаю, почему он женился не на мне, а…

— Не думай о прошлом, Набавия, думай о будущем.

Набавия привыкла к моей комнате, казавшейся ей теплым и уютным местечком, хотя комната и не была уютной в полном смысле этого слова. Но для Набавии она была хорошим убежищем.

Набавия каждый день ходила на базар, покупала овощи, мясо, бобы, хлеб, готовила обед и убирала комнату.

Так прожила она месяц. Ее щеки порозовели, жизнь снова вернулась к ней.

Однажды в полдень кто-то постучался к нам. Набавия была на базаре. Я в этот день не пошел в университет и открыл дверь. Передо мной стояла безобразная женщина лет сорока, толстая и маленькая, со смуглым лицом и узкими глазами, закутанная в черное большое покрывало. Я спросил ее:

— Что вам нужно?

— Я хочу видеть Набавию, — ответила она.

— А вы кто?

— Ее тетя.

— Тетя? Набавия на рынке. Пожалуйста, заходите…

— Нет, я приду в другой раз. Но, пожалуйста, передайте ей, что я была.

Она ушла. Я стал думать об этой женщине. Удивительно, откуда она могла узнать, что Набавия живет у меня. Когда Набавия вернулась домой, я ее спросил:

— У тебя есть родственники в Каире?

Она положила покупки и молча посмотрела мне в лицо.

— Ведь ты мне сказала, что не знаешь ни отца, ни матери?

— Да.

— Ты опять хочешь солгать мне, Набавия?

— Нет, господин.

— Скажи мне, кто эта женщина, которая приходила сейчас.

— Она не родственница мне, господин.

— А откуда ты ее знаешь?

— Как-то утром я встретила ее на рынке. Она начала расспрашивать меня о моей жизни. Я рассказала ей все с начала до конца. Она купила мне бусы и сказала: «Хочешь быть моей дочкой? У меня нет детей».

— Я не хочу огорчать тебя, Набавия, но она не внушает мне доверия. Она кажется мне распутной бабой. Такие, как она, вовлекают молодых девушек в разврат.

Тогда Набавия спросила испуганным голосом:

— Что же мне делать, господин?

— Я хочу, чтоб ты совсем не встречалась с этой женщиной.

— Но она меня любит, господин.

— Ты наивна, Набавия!

Про себя я подумал: «Бедная, как ей хочется, чтобы кто-нибудь любил ее».

Я вспомнил детство Набавии, суровое и безрадостное. Я вспомнил ее юность, жестокую и холодную. Я понимал ее жажду любви — ведь она никогда не знала ласки родителей.

Ее тоскующее сердце, как цветок навстречу солнцу, должно было открываться при каждом, даже самом маленьком проявлении любви.

Но той женщине я не верил.