Махмуд Теймур - Рассказы арабских писателей

Мой друг шепнул мне на ухо:

— Если бы я был из тех, кого аллах наградил ловкостью рук и смелостью души, то очистил бы портфель вон того офицера и мы благополучно вышли бы из трудного положения… В таком положении и воровство достойно похвалы…

Тут он пустился в рассуждения.

— Мужество, которое присуще вору, заслуживает восхищения.

Я ударил его по плечу и беззаботно сказал:

— Не думай об этом… Аллах поможет нам!

И вновь потекла веселая беседа…

Внимание моего друга привлекла одна из рассказанных мною историй. Его интересовали все подробности и обстоятельства этого случая. Я был откровенен. Вдруг он поднялся и сказал:

— Позволь мне минут пятнадцать посидеть одному за ближайшим столиком?

— Зачем?

— Я напишу рассказ и отнесу в редакцию.

— Что за бред? Разве сейчас этому время?

— На меня нашло вдохновение, и я не могу ему противиться.

Я начал подшучивать над ним и его вдохновением.

Он продолжал:

— Если я сдам сейчас рассказ в редакцию, мне за него дадут приличную сумму, мы сможем расплатиться и таким образом избавиться от неприятностей.

Он сел за соседний столик и начал писать. Я внимательно следил за ним. Официант искоса поглядывал и все чаще проходил мимо нас. Через некоторое время мой друг подошел ко мне и сказал:

— Кажется, я написал неплохую вещичку, за которую буду вознагражден. Но и ты должен принять участие в этом деле.

— Я?..

— Да, ты! Ты должен написать в конце рассказа: «Я сообщил эти сведения добровольно и не возражаю против их опубликования».

— Все?

— Все.

Я допил вино и поспешно написал фразу, которую он мне продиктовал, посмеиваясь при этом и не вдумываясь ни в одно слово.

Мой приятель направился к выходу, но я схватил его за пиджак. У меня мелькнула мысль, которая испугала меня, и я сказал ему:

— А что если это хитрость? Ты убежишь и оставишь меня одного спать на асфальте…

Он сказал, гордо подняв голову:

— Клянусь честью, или я принесу деньги, или разделю с тобой асфальтовое ложе.

И он вылетел из бара, как стрела. Я вернулся к своему столику. Официант внимательно посмотрел на меня, шепнул что-то на ухо хозяину бара, и они оба стали наблюдать за мной. Завсегдатаи расходились, скоро бар опустел. Время тянулось медленно. Положение мое становилось невыносимым, но я старался казаться спокойным. Какие это были минуты! Весь хмель вылетел из моей головы. Официанты усилили наблюдение. Кольцо их сжималось вокруг меня. Вдруг я заметил хозяина, приближающегося ко мне тяжелой поступью. Он держал в руке дубину, которой стучал по полу. На лбу у меня выступил холодный пот. Хозяин, как бы давая мне знать, что пора уходить, громко сказал официантам:

— Пора уже закрывать…

Мне представился асфальтовый пол в темной комнате и густой плотный туман, который поднимался от покрытого влагой асфальта и обволакивал все окружающее. Я не знаю, сколько времени пришлось мне ждать, я не поднимался с места.

И вот внезапно из тумана выплыло лицо моего друга, важное и самоуверенное. Он прерывисто дышал от быстрой ходьбы.

Постепенно туман перед моими глазами рассеялся. Мой приятель, гордо подняв голову, сидел на старом месте и нетерпеливо хлопал в ладоши, требуя лучшего вина. Снова он рассказывал занимательные истории, снова мы пили. Хозяин и официанты с недоумением смотрели на нас. Спустя некоторое время мой друг вытащил бумажник и потребовал: — Счет! Быстро! У нас нет времени ждать!

Подбежал официант. Мой приятель бросил ему несколько ассигнаций. Получив сдачу, он щедро дал официанту на чай. Другие официанты также не были забыты.

Наконец мой друг встал, медленно и важно направился к двери. Я последовал за ним. Официанты с почтением расступились. Я ничего не понимал и молчал. Как только мы вышли на улицу, мой приятель остановился, повернулся ко мне и сказал:

— От денег, которые я получил час назад, осталось десять курушей… Пять из них твои… Вот, возьми…

Я бросился обнимать и благодарить его…

Прошла неделя. За это время я не видел своего приятеля и почти забыл ночь, проведенную в баре.

Однажды вечером, возвратясь домой, я нашел телеграмму от отца. Он требовал, чтобы я немедленно приехал в Асьют.

Я забеспокоился: «Не случилось ли дома несчастья? Не умер ли кто-нибудь?»

Утром поезд мчал меня в Верхний Египет. В дороге я был молчалив, озабочен, печален.

Приехав в Асьют, я поспешил домой. Но ничего там страшного не произошло. Все были живы и здоровы. Мне сообщили, что отец ожидает меня в кабинете. Я почувствовал что-то недоброе: кабинет был у нас местом суда, где отец уединялся с тем, кого хотел наказать. Здесь он судил, выносил приговор и приводил его в исполнение. В детстве, когда отец говорил: «Давайте малыша сюда, ко мне в кабинет», — я знал, что меня ожидает какое-то наказание.