Юлия Морозова - Сад корней

«Что с тобой?» Уткнуться носом. Не помочь и не защитить — даже вот болью поделиться не хотят. И молчат в ответ. «А я там была сегодня. С Сашком — у него друга… Цветов много. Свечки. Одной женщине стало плохо…» — «Не плачь».

(И я говорю ему: «Я не могу без тебя. Ты нужен. Как воздух, как вода. Ну куда я денусь? Я чувствую себя — собой, только когда рядом — ты».

И он отвечает, морщась как от боли: «Это не любовь. Это привязанность, и тепло, и жалость, но когда ты найдешь того, кто тебе действительно нужен — ты это поймешь».

«Да, — отвечаю я, — Это привязанность, и зависимость, и привычка. Это не любовь, — отвечаю я. — Ты ведь разрешишь к тебе приехать завтра? Ну пожалуйста…»

И он отвечает: «Ты же сама понимаешь, что этого не нужно…»)

«Если бы там был ты… Я не знаю, что бы было…»

(Сухо) «Меня там не было».

Падает снег.

По контрасту:

Жара. Пыль. Тревога превратилась в усталость. Полупрозрачные закончили бешеный танец в листьях дерева и расселись по ветвям. Где-то в стороне уныло стоили баррикаду: мусорные баки, две разбитые машины и спиленный тополь. Дерево слышало его смертный стон и содрогалось от отвращения. Это бревно, лишенное корней и веток, уже не было деревом, но еще жило — умирало, истекало болью и воняло своей смертью на всю площадь. Никто, кроме дерева и чахлых кустиков перед баррикадой, не видел этого — машинам и людям было все равно, а прозрачные умели слышать только живых. Полумертвые обрубки были вне их восприятия.

А кустики сами готовились умирать, и та кошмарная агония их не касалась. Кустики стояли по бокам баррикады.

Героиня хваталась за него. Она могла себе это позволить. Рыдала: «Тебя ведь не убьют??? Тебя не убьют!». Она верила в заклинания. Я чувствовала себя в этой ситуации прегнусно, потому что не могла решить — следует убивать героя или не следует. Я никак не могла cообразить, нравится он мне или нет. Я думала над ним, а он пока уверенно и ухватисто действовал: собирал каких-то своих друзей, ваял баррикаду на площади, учил прыщеватого юнца натягивать противогаз… Чем он занимался, я в упор не понимала, но вдруг в его команде обнаружился рыжий в цветной жилетке — и рыжего приняли в команду.

Но героиня этого не знала. Она тоже думала — над своим романом. Она думала вот о чем — герой ее романа нарвался наконец, спасая свою любовь из гнусных полупрозрачных лап. На его глазах готовились пытать возлюбленную, и он мучительно сплетал и расплетал тонкие, но сильные пальцы, бледнел лицом и скрипел извилинами в поисках выхода. Ей не хотелось придумывать выхода, а хотелось запытать героиню насмерть. Но она боялась, что если убьет героиню — то умрет Он. Потому что зло карается, а добро вознаграждается.

Я смотрела на это дело с тоской и больше всего мне было жалко дерево. Оно умирало с начала рассказа — и это зависело не от меня. Мир вокруг него трещал и разламывался на кусочки, а оно стояло и смотрело. Вокруг кричали «Долой!». И «Свободу!» кричали. И «Мочить их всех!» — тоже кричали. И мент из Семилистника обнимался с рыжим, а потом рыжий упал, заливаясь зеленоватой кровью, а мент начал кричать что-то совсем неразличимое и бранное, и выкрики эти были для дерева, как шум листьев. И пахло смертью, ужасно пахло смертью с юга…

— Девушка, мне не был доставлен этот счет! Почему я должен по нему платить?!!!

Непроницаемое старческое лицо. Дорогой костюм. Уверенные и привычные истерические нотки.

— Ваши курьеры не доставляют счета! Я требую компенсации.

Вглядываюсь и делаю вежливую улыбку:

— Вы не возражаете, если я уточню, какую информацию оставил курьер, прежде чем регистрировать вашу претензию?

Звоню в курьерскую. «Миш, ты сегодня? Тут мужик с претензией, счет і 10000078549, чего не доставлен?» — «Ларик, ща гляну… Нефиг, доставлен. Вручен. Лично» — «Да? А на склерозника не похож… Документ принесете?»

Ехидно вожу документом перед носом: «Вот же, тут ваша подпись стоит. Тот самый счет».

Багровеет.

Трясет подбородком.

«Вы… вы… я на вас в суд подам!»

Выбегает.