Димитрио Мардини: В конце осени

Старик поднимает отяжелевшую руку и легонько толкает кошку в бок. Та зевает и привычно укладывается рядом со спящим, свернувшись в клубок. « Глупый человек , — думает она, засыпая. — Разве можно устать жить? Глупый, но здесь тепло, и можно спать на шкафу, и любоваться снежинками за окном. И глаза у него зелёные… пусть живёт ».

— Ты не прав и ещё в одном, мальчик. Нельзя найти того, что сгорело. И в человеке – нельзя. Мы ярко горим…

Можно разбудить память, но нельзя вернуть жизнь в воспоминания. Ты говоришь, что я могу «вернуться». Ты говоришь, что нельзя хоронить себя в этом доме. Приходишь ко мне из рейдов, откуда возвращаются не все, сбегая с награждений и праздников не победы, а праздников «мы-ещё-живы». Пытаешься «вернуть меня к жизни», словно забывая, что я жив. Но я прощаю тебе это – потому что и сам порой сомневаюсь. А ты прощаешь мне, что я никогда не был у тебя дома, потому что знаешь, хоть и пытаешься не верить, что память для меня живее, чем «сейчас». Знаешь, что там мне будет ещё чуть больнее: жизнь сминает воспоминания, а я слишком дорожу тем, что осталось…

Тишина. Сгорбленный, застывший в кресле старик, не отрываясь, с любовью смотрит на лицо спящего крестника, потом с трудом поднимается и идёт к двери. Уже на пороге он оборачивается и отчётливо произносит:

— В пепле бесполезно искать раскалённые угли, мальчик.