Олег Тарасов - Боги войны в атаку не ходят (сборник)

После осушенных компанией двух литров новоявленный отец было сунулся в подъезд пройтись по знакомым квартирам и как следует раздвинуть границы торжества, но Семахин плотно ухватил его за плечи.

— Михалыч, без гудежа! Сын есть сын, а политическая обстановка…

— Что обстановка? — не сильно упорствуя, Григорьев вернулся на кухню. Однако радость в его глазах сменилась обидой.

— Партия с алкоголиками борется. А у меня сын родился! Димушка! И я не пьянь подзаборная, а советский капитан, артиллерист!.. Я тебе прямой наводкой сосну за километр перешибу!

Фалолеев очень быстро постиг натуру Григорьева и в оценке родного командира даже позволил себе некоторую снисходительность. Лейтенант верно угадал: больше всего на свете Олег Михайлович желал не громкой славы или выдающейся карьеры, а интересного для души дела вкупе с домашним умиротворением и спокойствием.

Что за причина в этом действительном факте крылась, и сам Григорьев не знал: то ли врождённая потребность натуры, то ли давнее, въевшееся ещё в ребячьем возрасте желание, потому как вырос в детском доме, без отца-матери. И потрёпанная книжка Катаева «Сын полка» случилась для него первым откровением из другой, неизведанной жизни, а сирота военных лет пастушок Ваня Солнцев стал как бы братом. Маленький Олежек мечтал о родителях, о семейном тепле, защите и любви сильного, удивительного человека, такого, как капитан Енакиев, и после книги запечатлелось в детском сознании, что артиллеристы народ самый заботливый, дружный, надёжный, одним словом, проверенный.

Подался юноша Григорьев в военное артиллерийское училище, к проверенному народу, к славным наследникам традиций капитана Енакиева. Поступил, окончил и, как полная перекатная голь, без капли сожаления поехал служить в Забайкалье. Чего бездомному горевать: СССР большой, и везде — родина.

В службе, в артиллеристах он не то чтобы разочаровался, но кое-что переосмыслил и стремление рваться наверх как-то очень скоро утерял, хотя по-прежнему самозабвенно любил орудийную матчасть, любил стрельбы, любил пестовать из парней-призывников настоящих артиллеристов. Скромная должность позволяла Григорьеву приличный остаток сил и чувств с удовольствием возвращать в горячо любимый дом, и он наслаждался семейным уютом осознанно, с пониманием, как понимает и смакует выдержанное вино опытный дегустатор.

И надо сказать, всё желаемое Олег Михайлович получил: жена, которую он заприметил ещё студенткой педагогического института, семейные обязанности исполняла образцово, при загруженности уроками по русскому языку и литературе вечерами пребывала в готовности подать вкусный ужин; дочь отлично училась в школе, ходила в три кружка и прилежно сидела за школьными тетрадками; а теперь вот и малой в куче чистых пелёнок сопел розовыми ноздрями. Что ещё нужно семьянину для полного счастья? Ах, да — положенный к полной чаше продуктовый и вещевой ассортимент!

Было! Затоваренный холодильник (Григорьев сам охотник, и сестра жены содержала с мужем большое подворье в пятидесяти километрах от Читы) гарантировал сытный стол как минимум на неделю; новый пружинистый диван с мягкими широкими боковинами обеспечивал комфортные возлежания, а большой цветной телевизор развлекал по вечерам. Машина «Жигули» (одна беда — не новая) в гараже за домом, там же четыре длинных удилища-телескопа, два спиннинга, сети с какой хочешь ячейкой, надувная резиновая лодка. В квартире, в железном шкафчике, двустволка двенадцатого калибра, и всё не без дела. Мясо, рыба на столе не переводятся, добытчик Олег Михайлович во всей положенной красе.

По твёрдому убеждению Фалолеева, любой здравомыслящий мужик на месте Григорьева (коль залит прочный домашний фундамент: квартира есть, детей народил, жена при заботах) хоть чуточку посуетился бы и для сугубо личных удовольствий. А у того одно увлечение — дикое, требующее уединённости и отказа от комфорта — рыбалка, охота! «Толкаться по снегам и болотам, когда наслаждений без этого по самую макушку! Блажь! — однозначно заключал Фалолеев, считая, что слишком рано старит себя Григорьев. — Мне бы машину поехал бы в тайгу комаров кормить?!»

Однако, как человека, ценящего спокойную, размеренную жизнь, попутал-таки Олега Михайловича бес: прикладывался

Олег Михайлович к рюмочке, правда, не в ущерб службе, чаще дома, с надёжным товарищем, а то и вовсе в уединении, но неизменно чинно, степенно, почти что ритуально. «Исключительно для настроения души», — пояснял Григорьев тягу к спиртному, но полковые перестроечные борцы за трезвость норовили зачислить офицера чуть ли не в моральные негодяи.