Олег Тарасов - Боги войны в атаку не ходят (сборник)

— А я вот на всю жизнь запомнил — у Енакиева последний бой: разрывы, гибель товарищей, всех, подчистую; смерть вокруг, а он недрогнувшей рукой записку пишет, ставит аккуратную точку… сына приёмного спасает… Человек! Мужчина! Офицер! — патетически воскликнул Григорьев, но всё получилось от души, естественно, без пафосного перебора. — Григорьев снова опустился на спину и тихо добавил: — Из-за этой точки я в артиллеристы и пошёл.

— Он на самом деле был — Енакиев? — с нескрываемой растерянностью подал из-за стола голос лейтенант.

— Какая разница, — капитан пристально уставился на новичка, хотел что-то горячо пояснить, но осёкся и лишь фыркнул: — Конечно, был! Стали бы книгу писать, если б не был.

Подъём в дивизионе играли в шесть часов. К подъёму, ни свет ни заря, заявился командир дивизиона Бужелюк — сухопарый, надменный майор, с вылезшим вперёд острым подбородком и сплюснутым с боков носом, напоминающим больше кость, нежели плоть. Как лицо с большими связями, майор позволял себе разные вольности, за которые обычный смертный уже поплатился бы карьерой. Таковы были и его домашние ночёвки, когда вверенный ему дивизион, с полным комплектом офицеров, пребывал на полигоне безотлучно, а сам Бужелюк спокойно отправлялся на чистую постель в город.

О том, что Бужелюка продвигают по блату, в артполку знали все, как и все были в курсе особого нетерпения этого рьяного карьериста. Приказ о вступлении его на подполковничью должность пришёл ещё при капитанском звании. В нужных верхах так напористо поддали в «бумажный парус», что офицер скакнул круче резвого коня, через два барьера сразу.

Неожиданно холодное, до ноля, утро не располагало к оживлению и бодрости, и Бужелюк, в принципе не способный к простому обращению, молча, с наполеоновским видом прохаживался туда-сюда вдоль линии палаток и через каждые десять шагов важно поглядывал на часы. Григорьев в ожидании последних минут перед подъёмом наводил на сапогах блеск и негромко бормотал под нос:

— Боги войны в атаку не хо-одят! Боги войны попивают винцо-о!

— Где ты песню-то откопал? — покривился дивизионный командир, резко провернувшись на каблуках. Как любой скороспелый выдвиженец, он не имел привычки говорить подчинённым офицерам «Вы» независимо от их возраста. — Чушь какая-то, а не песня! Я понимаю «Артиллеристы! Срочный дан приказ!» А тут — винцо! В стране перестройка, партия за трезвость борется, тебе — винцо! Мало за прошлое употребление досталось?

— В училище один старый полковник напевал! — без тени смущения, с детской простотой поведал Григорьев. — Довелось ему срочную в пехоте служить и под фашистскими пулями побегать. А после войны он в артиллеристы перековался и вот такое сравнение сделал… Впрочем, он прав, не ходим мы в атаку. Или встречаем врага прямой наводкой, или навешиваем с закрытых позиций. — Григорьев положил щётку на специальную подставку, добавил: — Знающий человек был тот полковник: чтобы обделаться, в атаку один раз сходить достаточно!.. А случай ему передо мной пооткровенничать представился чрезвычайно интересный, стоял я в наряде посыльным…

— Сейчас мирное время, Григорьев! — оборвал капнтана Бужелюк. Ему не понравилась ни ссылка на давнего боевого полковника, ни легкость григорьевского повествования (будто он собеседнику ровня!). — И партия нам другие задачи ставит! Ты линию партии одобряешь?

— Одобряю! — со скрытым сарказмом кашлянул Григорьев (из-за таких рьяных партийцев он и решил — ноги его там не будет!). — Но слов из песен, как известно, не выкинуть.

— Дивизион, подъём! — с тройным усердием, от присутствия командира, завопил дежурный сержант.

— Вашего новичка сегодня посмотрим, — буркнул Бужелюк, глядя, как из палаток заводными кузнечиками выпрыгивают полусонные солдаты.

— Фалолеева? — уточнил Григорьев. Майор молча кивнул.

— Всего два дня в должности, — осторожно подстраховался командир батареи.

— Ничего, настоящим лицом товар оценим!

Однако настоящее лицо нового «товара» майору не понравилось ещё до проверки. Причина подобной скороспелой неприязни ничего удивительного в себе не таила: обычная для мира ситуация, когда мрачный, насупленный мизантроп терпеть не может весельчака и оптимиста. Не терпит так, будто вот такие открытые, неунывающие натуры украли у него всю жизнерадостность, свет и счастье.

На КНП, где полностью распоряжался Бужелюк, эта неприязнь проявилась в полной, откровенной мере. После развертывания орудий на огневых позициях, после прибытия офицеров дивизиона на КНП для сдачи персональных нормативов Григорьев, как и положено, приступил к постановке задачи своему новичку.