Питер Хёг - Условно пригодные

С тех пор стало ясно, когда они пользуются санчастью. Поскольку она находилась недалеко от учительской и канцелярии и туда можно было попасть прямо с южной лестницы, она очень подходила для тех случаев, о которых не следовало распространяться.

В школе Биля я раньше никогда не сталкивался с тем, чтобы кто-нибудь отказывался от еды. Но в воспитательном доме и особенно в интернате Химмельбьергхус это было обычным делом, там администрация знала, что ничего страшного нет, если только обнаружить это вовремя. Однако об этом предпочитали не говорить, голодающего укладывали в постель, вызывали врача и выписывали обоснование для госпитализации: на желтой бумаге, если существовала опасность только для него самого, и на красной, если он также представлял собой опасность для окружающих. Такой порядок был установлен, это я и объяснил Катарине, когда мы сидели на складе.

Не было ни времени, ни возможности рассказывать все это Августу, я надеялся, что в этой школе все будет так же, в этом состоял наш план. Однако я ни в чем не мог быть уверен. Но и у меня, и у Августа все равно оставались в запасе всего лишь несколько дней. То есть мы находились в той ситуации, когда не существовало ничего, что стоило бы особенно обсуждать.

– Я не могу оставаться один по ночам,- сказал он.

Я попытался успокоить его тем, что они посадят какого-нибудь дежурного к нему.

– Это будет Флаккедам,- сказал он.

Было ясно, что он имеет в виду. Что это еще хуже, чем быть одному.

– Попробуй не съедать таблетки,- сказал я.

Я хотел объяснить ему, что он может просто проглотить таблетки, так чтобы во рту ничего не было, когда Флаккедам будет проверять, но не запивать их водой. Когда Флаккедам уйдет, он может засунуть палец в рот, и тогда он их отрыгнет.

Мне не удалось ему это объяснить, он начал издавать какие-то звуки, словно животное, потом все затихло.

– Это заговор,- сказал он,- ты с ними заодно.

Мне было слышно, как он с трудом отходит от двери. Я прижался губами к самому полу.

– Одна ночь,- сказал я,- самое большее две. Он отошел еще дальше.

– Мы никуда не уедем без тебя,- сказал я.

В тот же вечер я донес о нем Флаккедаму. Я рассказал все как есть: он не ел две недели, за ужином он только делал вид, я решил это рассказать, чтобы защитить товарища, чтобы можно было что-то предпринять.

Флаккедам сразу же вызвал Биля, я видел, как они зашли в изолятор, потом они сразу же перенесли Августа в главное здание, можно было проследить, как они поднимаются по лестнице, похоже, что Август не сопротивлялся. Вскоре после этого в южный двор въехала машина, ее было слышно, но не видно, это была явно не «скорая помощь», я решил, что это городской врач.

В ту ночь я не спал.

В интернате Химмельбьергхус, когда я второй раз отказался бежать, меня заставили выпить «солигнум». Было такое средство для обработки дерева, которым покрывали стены сараев и которое поэтому было легко достать. В нем содержались различные яды для борьбы с грибком, поэтому мне мгновенно стало плохо, и начальство это сразу же обнаружило. Никто не хотел, чтобы этот случай стал известен за пределами школы,- они бы сами промыли мне желудок, но в школе не было необходимого оборудования, тогда медсестра заставила меня принять медный купорос. Никто ничего мне не объяснил – надо было просто его проглотить. Этот факт и то, как он на меня подействовал, я хорошо запомнил.

Медный купорос представлял собой синие кристаллики, я взял примерно столовую ложку из шкафа в художественном классе. Карин Эре при этом находилась там же, но стояла ко мне спиной.

В шкафу хранились различные химические вещества, лак, бензин, чернила для заправки фломастеров, а также медный купорос, который использовался при окраске шелка для создания узоров. Я уже давно заметил его и понял, что это такое, но раньше мне он был ни к чему.

Шкаф был, как правило, на замке, однако во время уроков его открывали. Никто меня не видел, хотя в комнате было полно людей, было понятно почему. Когда я протянул руку и приоткрыл маленькую баночку, я почувствовал, что и время, и место были настолько запретными и невероятными, что я как будто стал невидимым.

Чуть позже на этом же уроке я взял еще и белый халат из шкафа. Это был один из халатов Карин Эре, в нескольких местах немного запачканный краской. Это тоже оказалось совсем несложно. Похоже было, она не видит меня. Поскольку все знали, что я уезжаю из школы, я словно перестал для них существовать.