Питер Хёг - Условно пригодные

Я открыл стекло и заглянул внутрь механизма. Мне хотелось кое-что записать, но оказалось, что в этом не было нужды. Все было именно так, как я запомнил.

Заместитель директора, инженер, секретарши в канцелярии, учитель, который когда-то работал в школе Фредерикссундсвай,- все они забыли обо мне вскоре после нашей встречи. Но пока они разговаривали со мной, они были уверены, что говорят со взрослым человеком.

Это было не так. Они разговаривали с ребенком.

Оказавшись перед ними, я словно лишился кожи, мне нечем было прикрыться. Я чувствовал каждое изменение тона и направление их взгляда, я ощущал их торопливость, вежливость, рассеянность и непонимание. Они забыли обо мне через пять минут после того, как я ушел,- я запомнил их на всю жизнь.

Переступив порог школы, я сразу же превратился в того ребенка, которым был двадцать два года назад, и именно в этом обличии я и встречался со взрослыми.

Они были защищены. Время обернуло вокруг них оболочку. Они шутили и торопились, а наша встреча не оставила в их памяти никакого следа.

Так было тогда, когда я учился в школе Билл, так обстоит дело и сейчас, так будет всегда. Вокруг взрослых обернулось время, со своей торопливостью, своим отвращением, своими амбициями, своей горечью и своими далеко идущими целями. Они уже больше нас не видят, а то, что они увидят, они через пять минут забывают.

А у нас, у нас нет кожи. И мы помним их до скончания века.

Так было в школе. Мы помнили каждое выражение лица, каждую насмешку и каждую похвалу, каждое небрежное замечание, каждое выражение силы и слабости. Для них мы были буднями, для нас они существовали вне времени и казались подавляюще всевластными космическими существами.

Вот о чем я подумал: когда чувствуешь боль и начинаешь думать, что возникающее здесь, в лаборатории, никому не нужно, то на это можно возразить, что ведь это, наверное, единственная возможность рассказать о том, как ты тогда чувствовал мир.

Взрослость, аккуратность и точность, их вокруг достаточно. На самом деле они занимают все пространство вокруг нас. Но чувствовать без кожи – это возможно, наверное, только в тех условиях, которые существуют в лаборатории.

Я не решился открыть дверь в изолятор, где лежал Август,- я не мог рисковать. Вместо этого я подошел к двери и позвал его, это было незадолго до того, как ему должны были давать лекарство. Мы легли на пол и поговорили через щель под дверью. То есть я его не видел, а только едва слышал. Я сказал самое важное: я собираюсь сообщить им о том, что он уже давно не ел.

– Меня отправят в Сандбьерггорд,- сказал он,- там клиника, и тогда – конец.

– Нет,- ответил я.- Они положат тебя в санчасть, по желтым или красным бумагам,- все рассчитано.

Санчасть находилась на шестом этаже, наискосок от зала для пения, рядом с кабинетом городского врача. Она была больше, чем изолятор, и в ней были две кровати, а не просто койка для осмотра, и шкаф, в котором под замком хранились разные инструменты.

Изолятор был для тех, кому немного нездоровилось, или же для тех, кого надо было какое-то время подержать в одиночестве. Санчасть была для настоящих несчастных случаев.

После второго несчастного случая с Акселем Фредхоем его принесли именно сюда, вызвав «скорую помощь». Сюда же принесли и Вернера Петерсена, который был учителем физкультуры до Кластерсена. Он всегда был очень строгим и одновременно нервным: он никак не мог смириться с тем, что кто-нибудь может выйти из помещения раньше его самого, поэтому на уроках физкультуры было строжайше запрещено покидать зал. Следовать этому запрету было нелегко, потому что зимой зал не отапливался и вполне могло появиться желание сходить в туалет, поэтому однажды Коре Фрюман помочился в стоявшую в раздевалке корзину для бумаг. Он сделал это от отчаяния и из самых лучших побуждений, чтобы не ходить в туалет,- уж очень он боялся Вернера Петерсена. Корзина для бумаг была из тростника и пропускала жидкость, все вытекло на пол, и тогда Вернер Петерсен стал его наказывать. Все заметили, что вел он себя не так, как обычно в таких случаях: он совершенно взбесился и орал как сумасшедший. Кто-то привел других учителей, они с ним справились и заперли его в санчасти. Никто не вспоминал об этом случае, вся школа так и не узнала бы ничего о нем, если бы не оказалось, что Коре Фрюман получил травму и от школы потребовали объяснений. Говорили, что у Вернера Петерсена случился нервный срыв – в семье у него уже давно что-то было не в порядке. Он так и не вернулся назад в школу, вместо него приняли на работу Кластерсена.