Сергей Алексеев - Хозяин болота

Размышляя так, Никита Иваныч подъезжал к Алейке. Возле крайней разрушенной избы он хотел объехать лыву и в потемках налетел на кусок колючей проволоки. Обе шины зашипели, выпуская воздух, и велосипед застучал ободами. Одна большая беда, как наседка цыплят, вела за собой выводок победков. Никита Иваныч равнодушно соскочил на землю и покатил велосипед за руль. На куче бревен и прочего хламья он заметил одинокую фигуру, неподвижную и по-стариковски сгорбленную. Никита Иваныч любил отдыхать на этих бревнах, когда возвращался с болота. Посидит, обдумает все мысли, что приходили за день, и только потом заходит в Алейку. На сей раз останавливаться не хотелось. Он решил, что место занято Пуховым — кто еще может шарахаться потемну? — да и мыслей за день было столько, что до утра все не передумать. Но приглядевшись, он узнал Ирину. «Тоже вот, ушла из гнезда и бродит неприкаянная…» — пожалел Никита Иваныч, однако тут же вспомнил, что Кулешов собирался ехать с ней в загс.

— Свадьба-то где будет, здесь или в городе? — усаживаясь рядом, спросил Никита Иваныч и вздохнул. — Где этот-то, твой?..

Ирина распрямила спину, прижалась к отцовскому боку.

— Никакой свадьбы не будет…

— Вот как?.. У родителей позволения не спрашивают, свадеб не играют. Сбежались, как звери на тропе, и живут… А ведь и у зверей-то праздник бывает… Да черт с вами, расписались, теперь живите как хотите… Только обидно мне…

— Не обижайся, папа, мы не расписывались, — сказала Ирина и посмотрела отцу в глаза. — Зачем тебе такой зять?

— Вы что же, — начал старик, но дочь перебила:

— Да, я не пойду замуж. Так что успокойся. Ты, папа, лучше всех должен меня понять.

Ирина ласково обняла отца и потрогала вмятину на виске, оставленную японским осколком. Никита Иваныч отодвинулся и насупился.

— Как это — не пойду? Как не пойду, когда уже про вас с этим… такое говорят?.. Теперь хочешь не хочешь, одна дорога… Мне что? Не обидно про свою дочь такое слушать?

— Какое? — насторожилась Ирина — Кто говорит?

— Есть один… гад! — Никита Иваныч сердито дернул головой. — Твоего кавалера приятель. Так в глаза и ляпнул!

— Колесов, — определила Ирина. — Больше некому… Пусть говорит. Без разговоров тут не обойдется….

— Во-во! — подхватил старик. — Тебе-то — пусть. Ты поживешь здесь два месяца и уедешь. В городе про эти разговоры не узнают. А нам с матерью в Алейке жить. И слушать! Ты подумала-нет?.. Вот, скажут, дочка-художница дает жару!.. В первую очередь нам позор! Оттого, дескать, и замуж ее не берут!

— Колесову рот не заткнешь, пусть болтает, — вздохнула Ирина. — Я еще с ним разберусь.

— Это как же… это почему?.. — вдруг растерялся старик. — Выходит, он правду болтает?!

— Не волнуйся, папа, — она погладила его руку — Я не маленькая, не девочка. Мне тридцать два, не забывай. Сама во всем разберусь. Хочешь, я тебе что-то покажу?

Ирина торопливо открыла этюдник и выставила перед отцом холст на подрамнике. В клочке синего, и отчего-то холодного неба с облаками летели журавли. Два взрослых черныша и два подлетыша с ломкими, неуверенными крыльями и болтающимися ногами. Один птенец падал, заваливаясь на бок и косо уходя к земле, но его подхватывал крылом отец и тянул, тянул вверх, в небо, сердито крича при этом. Другой же летел, потряхивая крыльями, и от радости, что у него получается, раскрывал широкий по-детски клюв.

Это еще был набросок — хаос как попало наляпанных мазков, непрорисованных линий, однако Никита Иваныч увидел все сразу. Увидел и не поверил.

— Не должны же летать! Они ж хлопунцы еще! А тут у тебя — летать учат! Им дай бог через месяц на крыло встать.

— Летают, — просто сказала Ирина. — Своими глазами видела.

— Вот чудо-то! — изумился старик. — Я думал — мне померещилось. Я тоже видел… Как же так? У них ведь перья в крыльях как следует не отросли? На чем они в воздухе-то держатся?

Никита Иваныч вынул кисет, закурил, не отрывая взгляда от картины.

— Летать хотят, поэтому и держатся, — проговорила Ирина.

— Ишь, как тебе нынче везет, — порадовался он за дочь. — То Хозяина увидала, то черныши при тебе хлопунцами полетели…

— Везет, — согласилась Ирина и убрала холст. — Все лето удачи преследуют. Куда я — туда и удача. Не отвяжешься.

— Ты будто не рада. Вон сколько хороших картин нарисовала! В город привезешь — все ахнут!

— Толку-то что, — усмехнулась дочь. — Это все — этюды, наброски. Грош им цена… Так вся жизнь и идет, наброски какие-то…