Бейкс был снова в прошлом, будто унесенный туда машиной времени. Ему семь лет, он в первый раз идет в школу. На нем голубая фуражка, в одной руке грифельная доска, а за другую его держит отец. Школа из красного кирпича с шиферной кровлей стоит на склоне холма. Отсюда весь город — как на ладони. В здании множество окон, и от этого оно кажется огромным…
Это была школа для цветных. Лица детей — смуглые, темные, шоколадные — напоминали многокрасочную мозаику. Из классов в коридор доносилось монотонное скандирование: «одиножды один— один, дважды два — четыре». То было время букварей, басен Эзопа, злой королевы и сложного деления, репетиций ежегодных спектаклей.
Однажды им предстояло выступить перед белыми сверстниками. Вот когда впервые мальчик осознал, что дети, которых называют «белыми», ходят в отдельные школы. Отправляясь в другую часть города, все очень волновались. Как пройдет спектакль? А вдруг белые зрители поднимут их на смех? Он играл в пьесе роль защитника и появлялся на сцене в ватном парике и сатиновой мантии: «Господа присяжные, вы должны вынести моему подзащитному оправдательный приговор…»
Теперь он брел один по окраинной улице, смакуя сладкие воспоминания детства. Гулко отдавались его шаги по асфальту. Спереди и сзади к нему подступало одиночество. Он шел мимо витиеватых дверных ручек и терракотовых стен, будто пассажир, по ошибке сошедший на неосвещенной, покинутой жителями станции. Свернув, наконец, к затемненному дому, он с облегчением перевел дух.
Над входом в проволочной сетке был подвешен цветочный горшок, длинные побеги щекотали лицо. Где-то в доме, за стеклянной дверью раздавались громкие детские голоса. За квадратиками цветного стекла была жизнь. Стоя в холодном свете электрической лампочки, он нажал на фарфоровую кнопку. Внутри прерывисто задребезжал звонок. Голоса сразу смолкли.
Некоторое время спустя повернулась ручка, дверь открылась, и в глубине чистенькой прихожей он увидал девочку-подростка в шортах, спортивной рубашке и с бигуди в волосах.
— Добрый вечер, сэр. — Большие глаза с любопытством разглядывали его, в голосе сквозила нерешительность.
— Можно видеть мистера Флотмена? — спросил Бейкс, улыбаясь выпяченной губой.
— Мистера Флотмена? — переспросила она. — Проходите, он дома.
Она пропустила его вперед. Со стороны кухни показалась высокая костлявая женщина с лицом, похожим на подгоревший пирог, опрятно одетая, с тихими повадками монахини. И руки, коричневые, узловатые, сложены как для молитвы — или, может, она стирала?
— Миссис Харрис, этот господин спрашивает мистера Флотмена, — сказала девочка.
— Хорошо, Тельма. Иди к себе. — Миссис Харрис, хозяйка пансиона, считала своим долгом охранять юных жилиц от несносных мужчин. Ответственность делала ее бдительной: сначала аттестат зрелости, а уж потом замужество и все прочее.
— Ваше имя? — спросила она у Бейкса.
— Гендрикс, — без запинки солгал Бейкс.
Девочка тем временем запирала входную дверь. В коридор выскочил мальчик, тоже в шортах, и напустился на девочку:
— Это ты взяла мой циркуль?
— С ума спятил, — огрызнулась она и показала розовый язычок.
— Прекратите, — скомандовала хозяйка и повела Бейкса по коридору.
— Вот здесь, — она открыла дверь и заглянула в комнату. — К вам мистер Гендрикс.
— Гендрикс? — переспросили за дверью. — Какой Гендрикс?
Но Бейкс ловко проскользнул в заставленную комнатенку, подмигнул Флотмену, и тот улыбнулся и закивал головой:
— Ах да, Гендрикс, конечно. Большое спасибо, миссис Харрис.
Он сидел в мягком кресле с красным карандашом в руке и ученической тетрадью на колене, а вокруг высились бастионы знаний: сваленные в кучу тома энциклопедии, «Упадок и крах Римской империи», потрепанные подшивки журналов, груды учебников. Бок о бок с Вальтером Скоттом покоился сборник стихов на африкаанс, а на «Пелопонесских войнах» валялся ветхий купальный халат.
Бейкс подошел к Флотмену и пожал руку, все еще держащую карандаш.
— Гендрикс, Гендрикс, — повторил Флотмен. — В прошлый раз, когда ты приходил ко мне в школу, ты назвался то ли Абрахамсом, то ли Аккерманом.
— Уж не помню, — сказал Бейкс. — Как жизнь?
— Про себя расскажи. Да ты садись, дружище! — Флотмен наконец отложил карандаш, переставил «Войну Спарты с Афинами» на пол, скатал халат.
Бейкс сел на освободившийся стул, поставил чемоданчик к ноге и полез за сигаретой. Снова донеслись юные спорящие голоса. Флотмен сидел со свернутым халатом на коленях.
Читать дальше