Алессандро Барикко - Мистер Гвин

— Книга, которую написал Джаспер Гвин.

Старичок до нее даже не дотронулся.

— Я бросил читать шесть лет назад.

— В самом деле?

— Слишком много лампочек. Зрение ни к черту. Лучше поберечь его для работы.

— Мне очень жаль. Во всяком случае, вам необязательно читать целиком эту книгу, достаточно прочесть одну строку.

— Это что, шутка? — спросил старичок, уже закипая гневом.

— Нет-нет, ничего подобного, — сказала Ребекка.

Она открыла книгу на первой странице и показала старичку.

Старичок до книги не дотронулся. Окинул Ребекку подозрительным взглядом и склонился над страницей, очень низко, почти уткнувшись носом в бумагу.

Надо было всего лишь прочесть заглавие и посвящение. Старичок долго стоял, нагнувшись над книгой, потом поднял голову.

— Что это значит? — спросил.

— Ничего. Это посвящение. Джаспер Гвин посвятил вам книгу, только и всего. Вам и тем самым лампочкам, как я понимаю.

Старичок опять склонил голову, так же низко, и перечел снова. Привык все проверять хорошенько.

Он выпрямился и принял книгу из рук Ребекки, с такой бережностью, какой обычно удостаивал одни только лампочки.

— Там говорится обо мне? — спросил.

— Нет, по правде говоря, не думаю. Он посвятил вам книгу, потому что восхищался вами. В этом я уверена. Он вас безмерно уважал.

Старичок сглотнул. Повертел книгу в руках.

— Возьмите, — сказала Ребекка, — это вам.

— Серьезно?

— Разумеется.

Старичок с улыбкой опустил взгляд на книгу и стал разглядывать обложку.

— Здесь нет имени мистера Гвина, — заметил он.

— Джасперу Гвину время от времени правится писать книги под чужими именами.

— Почему?

Ребекка пожала плечами.

— Это длинная история. Скажем, ему нравится быть неуловимым.

— Исчезать.

— Да, исчезать.

Старичок кивнул, словно был в состоянии все постичь в совершенстве.

— Он говорил мне, что работает переписчиком, — сказал.

— И это не было полной ложью.

— То есть?

— Когда вы познакомились с ним, он переписывал людей. Делал портреты.

— Картины?

— Нет. Писал портреты словами.

— Разве такое бывает?

— Нет. То есть не было, но стало, когда он начал это делать.

Старичок задумался. Потом сказал, что и лампочек ручной работы не было, пока он не начал их делать.

— Вначале все меня считали сумасшедшим, — добавил.

Потом рассказал, что первой в него поверила одна графиня, которая захотела для своего салона свет, в точности повторяющий утреннюю зарю.

— Это было совсем не просто, — вспоминал старичок.

Они долго молчали, потом Ребекка сказала, что ей пора идти.

— Да, конечно, — сказал старичок. — Вы слишком любезны, что пришли сюда.

— Мне это не в тягость, я побывала под светом ваших лампочек. Такой свет очень трудно забыть.

Может быть, на глазах у старичка выступили слезы, но об этом трудно судить, ведь глаза у стариков всегда немного слезятся.

— Окажите мне честь принять маленький дар, — сказал он.

Подошел к полке, взял оттуда лампочку, завернул в веленевую бумагу и протянул Ребекке.

— Это — «Катерина Медичи», — пояснил. — Обращайтесь с ней бережно.

Ребекка взяла лампочку с великой осторожностью и положила ее в сумку. Будто бы ей подарили зверька. Живого.

— Спасибо, — сказала она. — Это прекрасный подарок.

Ребекка направилась к двери и уже почти открыла ее, когда услышала вопрос старичка:

— Как он это делал?

Она обернулась.

— Простите?

— Как мистер Гвин писал портреты словами ?

Этот вопрос Ребекке задавали десятки раз. Она рассмеялась. Но старичок оставался серьезным.

— Я хотел спросить, какую чертовщину писал он в этих портретах?

У Ребекки был наготове ответ, затверженный назубок за годы, когда приходилось каждый раз обрывать расспросы. Она уже чуть было не произнесла его, когда ощутила вокруг себя этот мягкий, усталый свет. И сказала совсем другое:

— Он писал истории.

— Истории?

— Да. Писал кусок истории, сцену, вроде фрагмента книги.

Старичок покачал головой.

— Историю нельзя назвать портретом.

— Джаспер Гвин считал, что можно. Однажды, когда мы сидели в парке, он мне объяснил, что у всех нас есть какое-то представление о себе, может быть, едва намеченное, смутное; но в конечном итоге нас приводят к тому, чтобы обрести какое-то о себе представление, и, но правде говоря, это представление мы зачастую сопрягаем с неким воображаемым персонажем, в котором узнаем себя.

— Например?